- Можно, значит?

 - Вам можно.

 - Если так, - прикинулся Пафнутьев полным кретином, - то можем и вдвоем?

 - Отстаньте!

 - Кстати, что вы делаете сегодня вечером?

 - Вам-то что?

 - Ну... Мы могли бы объединить наши усилия, - Пафнутьев прекрасно сознавал, насколько молодой и прекрасной ощущает себя секретарша, каким старым и поганым выглядит в ее глазах он - не очень причесанный, не слишком выбритый, в костюме, который никогда бы не надел ни один из бизнесменов, прибегающих иногда в этот кабинет писать объяснительные, давать показания, оправдываться и откупаться.

 - Между прочим, - начала девушка назидательно, но Пафнутьев нанес еще один удар, невинный, но болезненный. Не дослушав ее, он открыл дверь и вошел в кабинет.

 - Опять пристаешь к моей секретарше? - спросил Невродов ворчливо. Она, между прочим, девушка строгих правил.

 - Откуда вы знаете?

 - Убедился, - просипел Невродов.

 - И как? Успешно?

 - Да, вполне... Больше не тянет.

 - Должен вас, Валерий Александрович, поправить... Ваша секретарша из тех девушек, общаясь с которыми, никогда нельзя ни в чем быть уверенным до конца.

 - Это как?

 - Когда вы захотите убедиться в чем-либо еще раз, она будет вести себя совершенно иначе. На сто восемьдесят градусов.

 - Этого не может быть, - твердо произнес Невродов, но появилось в его голосе легкое облачко сомнения.

 - Попробуйте убедиться, - лукаво улыбнулся Пафнутьев и, опустив голову, спрятал бесовский свой взгляд.

 - Ладно, потрепались и хватит, - проворчал Невродов. - Мне через полчаса надо быть в нашем Белом доме... Что у тебя?

 Пафнутьев основательно уселся к приставному столику, положил на него свою потрепанную папку, открыл было ее, но тут же закрыл, решив, видимо, что для серьезного разговора документы не понадобятся. Документы нужны для разговора мелкого, сутяжного, склочного, для разговора, когда выясняется, кто и сколько кому должен, кто уклоняется от выплаты, кто хитрит и лукавит, кто дурака валяет. Для их разговора все это будет только помехой.

 И Пафнутьев решительно захлопнул папку, сдвинул ее на край небольшого столика. Потом с преувеличенным вниманием посмотрел на то место, где лежала папка, провел по нему пальцем, всмотрелся в палец.

 - Что? - не выдержал Невродов. - Пыль?

 - Или чем-то присыпано... Чтобы отпечатки оставались.

 - Ладно, Паша... Поехали.

 - Значит, так... Возникли некоторые подозрения, соображения... Догадки. Что-то назревает в нашем городе, Валерий Александрович.

 - Назревает? - удивился Невродов и, нависнув обильным телом над столом, исподлобья посмотрел на Пафнутьева. - Расстреляли ресторан твоего друга Леонарда - это, значит, назревает? Взорван банк проходимца Фердолевского - тоже назревает? У Бильдина отрезали оба уха и скормили собакам... У того же Леонарда в центральном зале на полу труп подобрали, полутруп в больницу отправили... У моего лучшего друга Пафнутьева жену умыкали, но, говорят, вернули... Не знаю, правда, в каком состоянии... Как она там, кстати?

 - Жива, - кивнул Пафнутьев. - Вернулась домой с улыбкой на устах. Именно таким было мое условие, - Пафнутьеву не хотелось раскрывать всех подробностей, но он чувствовал, что эти подробности не только его личное дело, они говорили о нем, как о работнике.

 - Не понял? Какое условие?

 - Похитителям я поставил условие... Если она не вернется через три часа домой с улыбкой на устах... То могу и осерчать.

 - Как же ты этого добился?

 - Вы лучше спросите, как они добились от нее улыбки.

 - Неужели пришла, улыбаясь?

 - Да, - Пафнутьев твердо посмотрел на Невродова.