- Никогда и ни с кем не говорю вообще... Даже в постели я человек чрезвычайно конкретный. До ограниченности. Итак... Кто они?

 - Понятия не имею.

 - Как! Ты не знаешь Вовчика Неклясова?

 - Никогда не слышал о таком.

 - А эти часто бывают?

 - Знаешь, мне кажется... Если я, конечно, не ошибаюсь... Мне кажется, что как-то они были... Недели две назад... Нет, скорее всего, я ошибаюсь.

 - Двое, которые остались живы, ушли черным ходом. Они знали, что в твоем ресторане есть черный ход?

 - Черный ход есть всегда... Везде. Чего тут особенного? Повара, снабженцы, грузчики пользуются только черным ходом. Об этом знает каждый нормальный человек.

 - Леонард, это нормальные знают. А я другой. Значит, так... По окнам стрельба, скатерть белая залита кровью, двое на полу, двое рвут в твою сторону, мимо этого вот кабинета... А ты ничего о них не можешь сказать?

 - Молодые ребята, неплохо одеты, что-то кашемировое...

 - Сейчас в кашемировом ходят даже уличные лотошники. Это форма всех торгашей. Где твое пальто?

 - На вешалке, - Анцыферов кивнул в сторону шкафа.

 Пафнутьев поднялся, распахнул дверцу и увидел розоватое длинное пальто.

 - Все ясно. Они тоже в кашемировом?

 - Мне так показалось, - ох, не зря Анцыферов работал когда-то прокурором - все вопросы Пафнутьева разбивались о его неопределенность.

 - Не хочешь ты мне помочь, Леонард, - тяжко вздохнул Пафнутьев и, резко оттолкнувшись, сделал полный оборот вместе с креслом. - И я даже знаю почему.

 - Ну? - живо поинтересовался Анцыферов.

 - Рыло в пуху.

 - Грубовато выражаешься, - обиделся Анцыферов.

 - Не я, народ. Это все он, негодник. Рыло в пуху, рожа крива, полюбишь козла... Необразованный, темный, пьяный... Вот и несет, что попало. Прости нас, Леонард!

 - Кого это - вас?

 - Меня и народ, - широко улыбнулся Пафнутьев, довольный, что поймал Анцыферова в эту невинную ловушку. - Хорошо. Бери ручку, бумагу и пиши. Так, мол, и так, настоящим подтверждаю, что люди, подвергшиеся нападению в ресторане, мне неизвестны, видел их впервые... Ну и так далее. Может, и от себя что-нибудь добавишь.

 - Зачем такая расписка?

 - Не знаю, - беззаботно ответил Пафнутьев. - Авось пригодится. Когда выяснится, к примеру, что один из убитых - твой сват, один из сбежавших твой брат... Тогда я эту бумажку тебе под нос. А судья и скажет... Нет, скажет, Леонард Леонидович, вы были неискренни во время следствия, пытались утаить ваши криминальные связи, увести от наказания опасных преступников и потому снисхождения не заслуживаете, и я вынуждена буду, скажет судья, этакая полная женщина с накрашенным ртом и мелкими кудельками на голове, я вынуждена буду применить к вам не первую, а вторую часть статьи, которая предусматривает...

 - Заткнись, Паша, - негромко сказал Анцыферов. Полная женщина с крашеными губами и высветленными кудельками, видимо, вызывала у него воспоминания, бросающие в дрожь. - Я напишу расписку, или как там ты ее называешь. Только не сейчас. Я должен подумать, собраться... Я плохо себя чувствую. Обстрелян и разгромлен мой ресторан, убиты люди...

 - Убит только один, - поправил Пафнутьев.

 - Это неважно... Идет следствие, милиция... Не могу. Извини. Чуть позже.

 - Хорошо, - легко согласился Пафнутьев. - Пусть будет так, как ты хочешь. Я всегда шел тебе навстречу, зачем сейчас нарушать сложившиеся отношения? Не буду. Скажи, пожалуйста... У тебя есть заместитель?

 - Есть, но он в отъезде...

 - Далеко?

 - На Кубани. За вином поехал.

 - Помощник есть?

 - Не понимаю, о чем ты? Есть бухгалтер, снабженец.