— А зачем его вообще было убирать? — спросил Худолей.

 — Убирать его было необходимо, потому что он засвечен. Рано или поздно мы бы взяли его, и он вполне мог заговорить. — Пафнутьев подошел к открытому окну, крикнул что-то, приглашающе помахав рукой.

 Через минуту в квартиру вошел Андрей.

 — Ни фига себе! — сказал он, увидев Осадчего, распростертого в кресле... — Круто с ним обошлись.

 — Как заслужил, так и обошлись! — резко сказал Пафнутьев. — Он к этому креслу давно шел и вот добрался наконец на шестом десятке. Перебьется. И без него найдем, кого пожалеть.

 — Да я вроде бы того, что и ничего, — улыбнулся Андрей.

 — Я тоже. Значит, так... Ты полдня провел у парадного подъезда Огородникова. Он не выезжал?

 — Даже не выходил.

 — Через парадный подъезд, — уточнил Пафнутьев. — Не могу допустить, чтобы такой пройдоха, как Огородников, не устроил себе черного хода. У него должен быть запасной выход, он не мыслит себе жизни без запасного выхода. Ни единого слова не произнесет, чтобы тут же не подстраховаться каким-нибудь доводом-поводом, который бы обесценил все только что им же сказанное. Это натура. А человек не может идти против натуры. Я внятно выражаюсь?

 — И даже красиво, Паша! — потрясенно воскликнул Худолей. Мне очень нравится, как ты выражаешься.

 — Андрей... Пройдись по его двору, поговори со старухами-стариками, козлами-доминошниками, юными наркоманами, любвеобильными пэтэушницами... С кем угодно! Выясни — нет ли второго выхода у того самого типа, который владеет адвокатской конторой, ездит на «мерседесе», а сам толстый и лысый. Не отлучался ли он примерно в середине дня из своей конторы, не выскальзывал ли... Нюхом чую — был он здесь. — Пафнутьев ткнул пальцем в пол перед собой. Эти его пальцы, вымазанные клеем, эти его черные пальцы до сих пор стоят у меня перед глазами... Скажи, — Пафнутьев резко повернулся к Худолею, — а нет ли отпечатков пальцев таких, знаешь... смазанных, бесформенных, неразличимых...

 — Хватит, Паша, остановись. Таких отпечатков очень много. На этом вот столике, за которым сидит уважаемый труп, на кресле, на котором в данный момент сидишь ты... Есть такие пятна, но, как ты понимаешь, доказательством они служить не могут.

 — Послужат, — с преувеличенной уверенностью заявил Пафнутьев. — Значит, так... Независимо от того, есть ли там капилляры-папилляры, ты с таких смазанных пятен сделай соскобы. И мы отдадим их на химический анализ. Я уже знаю, что нам ответят химики, что они обнаружат на молекулярном уровне в этих смазанных кляксах.

 — И что же они там обнаружат?

 — Клей «момент».

 — Но это тоже не доказательство, Паша...

 — Почему же? Если там действительно обнаружатся молекулы клея, это докажет мою проницательность, подтвердит мои необыкновенные способности, даст основания руководить даже такими талантливыми экспертами, как ты!

 — Я никогда в этом не сомневался, Паша.

 — А я сомневался.

 — Это радует, — пробормотал Худолей. Поговорочка Мольского, кажется, прижилась и в прокуратуре.

 — Приехала съемочная группа, — сказал Андрей, стоявший у окна. — Сейчас будут здесь. Они-то как пронюхали?

 — Я Фырнину сказал, — ответил Пафнутьев. — Так что сегодня вечером наши земляки получат очередную серию фильма ужасов.