— Петрович, — негромко уже в почти темной комнате проговорил Огородников. — Надо сейчас все решить. Я знаю, у тебя с Колей особые отношения...

 — Надо — значит надо, — это были самые внятные слова, которые произнес Петрович за весь разговор, с тех пор как закончилась уголовная хроника по телевидению.

 — Ты со мной согласен?

 — Вобла схалтурил... Вот пусть он и займется, — сказал Петрович, повернувшись наконец к Огородникову и посмотрев ему в глаза прямо и твердо. — Вобла.

 — Договорились, — облегченно вздохнул Огородников. — Как ты сказал, так и будет.

 — А поговоришь с Воблой ты, Илья. Не могу я ему такого задания дать. Я знаю, я в курсе, но участвовать не буду. Тут ты должен меня понять. Сам же говоришь — особые отношения.

 — Заметано, — кивнул Огородников. — И опять принимаю твое предложение. Нам нельзя сейчас разбегаться, Петрович. У нас только все наладилось, только пошли хорошие деньги...

 — Разбегаться?

 — Мне показалось, что тебя посетила такая мысль, — осторожно ответил Огородников.

 — Посетила? — Петрович вскинул брови, отчего лоб его до самой опушки волос покрылся глубокими поперечными морщинами. — Да я только об этом и думаю. Как и каждый нормальный человек. Но разбегаться сейчас... Рановато.

 — Ну и лады. — Огородников подошел и похлопал Петровича по спине. Ласково так похлопал, даже потрепал, как большую любимую собаку. — Лады, Петрович. Пока у нас с тобой все в порядке, во всем будет порядок. Еще по сто грамм?

 — Нет, Илья. Мне хватит. И тебе тоже надо остановиться. — Петрович знал, что может иногда Илья Ильич Огородников загудеть на денек-второй-третий. — Нам всем сейчас надо бы остановиться.

 — И опять согласен. — Огородников послушно завинтил крышку на бутылке. — Насчет Воблы мы решили?

 — Нет. — Петрович поводил узловатым указательным пальцем из стороны в сторону. — Не надо, Илья, мне пудрить мозги. Мы решили о Коле Афганце.

 — Пусть так.

 Высоко подняв брови, Петрович некоторое время смотрел на Огородникова в полнейшем недоумении.

 — Что-то не так? — спросил тот.

 — Да нет, ничего, все путем. — Петрович опустил голову, спрятал глаза.

 Он вдруг понял, что видит перед собой совсем не того человека, с которым садился за стол. В начале их беседы Огородников был гневен, напорист, все норовил в чем-то уличить его, обвинить, прижать. И вдруг Петрович обнаружил, что перед ним сидит податливый, мягкий, во всем с ним соглашающийся человек. Какая-то даже предупредительность появилась в Огородникове, боязнь сказать что-то такое, что может не понравиться ему, Петровичу. И еще дошло — Огородников попросту поторапливает его, ему не терпится побыстрее выпроводить своего гостя. И сто грамм он предложил не из гостеприимства, а тоже, чтобы поторопить Петровича, это было предложение выпить на посошок.

 — Ох-хо-хо, — тяжело, со стоном выдохнул Петрович, но ничего больше не произнес. Понял он, все понял — Огородникова надо опасаться, это враг, который пойдет на что угодно. Что-то он затеял, что-то задумал, и теперь не терпится ему побыстрее провернуть эту свою затею. А что он может затеять такого, чему Петрович является помехой? И опять же ответ прост и ясен. — Пойду я, Илья, — сказал он, поднимаясь.