— Кстати, о вчерашнем дне... Мне рассказывали, что вы очень заботливо отнеслись к моему имуществу... Не знаю даже, как вас благодарить, Павел Николаевич!

— Не понял? — сказал Пафнутьев, старательно моргая глазами, и даже как бы за поддержкой обернулся к охраннику: дескать, не догадываюсь, о чем речь. Но наткнулся на такой злобный, ненавидящий взгляд, что поспешил повернуться к Лубовскому.

Тот молчал.

Пафнутьев по своей привычке склонил голову к одному плечу, к другому, опять поморгал и решил в конце концов что может продолжить разговор.

— Если вы имеете в виду портфель...

— Да!

Шумаков! — вдруг озарило Пафнутьева. Только Шумаков видел, как он сунул портфель в целлофановый пакет, больше никого рядом не было. Да, Шумаков предложил ему чуть ли не там же, на асфальте, ознакомиться с его содержимым. Точно, Шумаков. Напрасно он так быстро раскрылся. А может быть, еще кто-то видел? Ведь и Лубовский не должен выдавать своего человека, сдавать, как говорится. Значит, все-таки не Шумаков? Или все же он?

— Думаю, мы можем говорить не столько о портфеле, сколько о том, что от него осталось.

— Все равно я вам благодарен за заботу, — ледяным голосом продолжал Лубовский. — Если он не развалился в ваших руках, значит, часть бумаг все-таки сохранилась.

— Возможно, — легко согласился Пафнутьев. — Честно говоря, я даже не заглядывал в него.

— И это правильно, — одобрил Лубовский. — Это говорит о вашей порядочности. Действительно, зачем заглядывать в чужие вещи, в чужие карманы...

— Никогда этим не страдал! — горячо заверил Пафнутьев.

— Но вчера не смогли себя преодолеть?

— Юрий Яковлевич! — громко и внятно произнес Пафнутьев. — Вы, наверно, не слишком хорошо представляете себе вчерашнюю картину. Ваш джип пылает ярким пламенем, голова водителя валяется у бордюра, охранник превращен в кровавую кашу, вы, простите, в позе трупа лежите на асфальте... Народ беснуется, зовут милицию, пожарных, «Скорую помощь»... Это была кошмарная картина. И если мне одному пришло в голову заглянуть в машину... Спасти то, что осталось... И вы меня за это укоряете?!

— Я вас не укоряю. Я никого никогда не укоряю. У меня нет такой глупой привычки. Когда мне хочется кого-нибудь укорить, я поступаю совершенно иначе.

— Как же вы поступаете, Юрий Яковлевич?

— Адекватно.

— Это интересно! — воскликнул Пафнутьев.

— Смею вас заверить, Павел Николаевич, что интересного здесь нет ничего. И оставим это. Я прошу вас вернуть мне мой портфель с бумагами, которые совершенно не нужны в вашем благородном деле. Кстати, как вам понравилось виски, которое я прислал?

— Прекрасное виски! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это, наверное, единственное, что сейчас утешает меня в жизни!

— Закончится — скажите.

— Обязательно.

— Значит, мы договорились насчет моих вещичек?

— Разумеется, Юрий Яковлевич! Здесь не будет никаких проблем! Это я вам обещаю!

— У вас ко мне какие-то вопросы? Ведь я не поверю, что вы пришли, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.

— Вопросы, конечно, есть, но, во-первых, я к ним не готов, а во-вторых, больничная палата не место для подобных бесед.

— Очень вам благодарен. — Зазвонил телефон, и Лубовский, прижав трубку к уху, молча вслушивался — кто-то подробно и долго о чем-то докладывал.