|
– И так ничего уже не осталось! – заартачился Проспер. – Проклятье! Чертов кабатчик! Давай поворачивайся, сказал! И кофе свари, чтобы горячий был! Понял?.. Проспер вышел во двор, оставив дверь открытой. Шаги на улице стихли, голоса смолкли… Наступила полная тишина, лишь плескались волны о берег, да шумела в кухонной пристройке кофейная мельница. Где-то совсем далеко за рекой звякал трамвай, в районе Уоппинга… Подошел Состен, полюбопытствовал: – А в чем дело? Ты слышал?.. Он был не так уж пьян. Каскад услышал, оборвал его: – Заткнись! Не стоило злить его… Я сам терялся в догадках: табак?.. Ворованное добро?.. Мешок мака?.. А коли тяжелое, может быть, ковер или оружие?.. Во всяком случае, нечто такое, о чем вслух не говорят. Видимо, какая-то темная махинация… Спросил у Каскада: – Что-то громоздкое? Вспомнил я, как он показывал руками… – Увидишь, сам увидишь! – Мне уходить пора! Ждут меня на судне! – Да никто тебя не ждет! Раздражал я его… – А я говорю, ждут! Начали вдруг действовать мне на нервы, все, кто собрался здесь, все до единого… Ишь, слетелись к Просперу, да так кстати! Прямо чудеса!.. Что за притчи?.. Гаденыш коротышка Нельсон, протухший Сороконожка, а эти пропойцы, а эта лесбиянка, а Каскад?.. Может, и Жовиль был с ними заодно? Надо же было так сговориться! Устроили западню. Дело нехитрое!.. – Послушай-ка! – сказал я ему напрямик. – Вы что, условились собраться здесь? – Зачерпну-ка я тебе еще половничек! – услышал и и ответ. – Хлебни горячего винца, от груди помогает! Не схватить бы тебе холеру! Сквозняки – страшная вещь! Того и гляди, холера прицепится!.. Дверь осталась отворенной настежь. Женщины кашляли, пересмеивались, переталкивались локтями. Захрустела галька, кто-то шел сюда. Во всяком случае, шаги приближались. Каскад схватил фонарь, задул его. Девицы зароптали. – Заткнитесь! Он вышел наружу, переговорил с кем-то, вернулся не один. Двое что-то тащили, смутно рисуясь в черном дверном проеме, волокли что-то громоздкое… Вирджиния шепнула мне: – They carry someone… они кого-то несут…. У меня язык не поворачивался произнести слово… Они затворили за собой дверь, Проспер зажег фонарь. Свет упал на их лица, и я узнал принесших груз: Клодовиц и Боро… У меня было точно предчувствие… Они положили мешок на пол… большой тяжелый куль, распространявший густой смрад… Собрание было неприятно поражено. Зал наполнился зловонием. Все молча тянули носом и глядели на меня… Креозот, деготь… Едкий запах… Клодовиц со своими оттопыренными ушами стоял напротив недомерка с крысиной мордочкой, весь мокрый от пота… с него капало… довольный, что добрался наконец до места… – Здравствуйте, доктор! – приветствовал я его. – Ну, как поживаешь? Как здоровьице? Видно, изрядный конец сделали… Клодовиц снял очки, уселся. Оба сильно устали… На докторе был черный сюртук и белый галстук, как для торжественного случая. – Доктор! – обратился я к Клодовицу. – Что это вы принесли? Я предпочитал спрашивать у него, а не у Боро. Того я уже совершенно не мог выносить: трепач, прохиндей, грубиян. Видеть его не мог. Клодовиц еще так-сяк. С ним, по крайней мере, еще можно было говорить. Боро беспокойно крутился вокруг свертка, вперевалку ходил туда-сюда. Ни дать ни взять медведь… Кажется, со времени последней нашей встречи он еще больше раздался: плечищи, задище, ручищи… Куртка трещала на нем по всем швам… Он ответил вместо Клодовица: – Хо-хо! Сам увидишь, сопляк! Толстая рожа расплылась, жирные складки на груди колыхались от смеха – прямо бочка. |
