— В конце концов, почему бы и не сказать вам! Вы так любите Валентину, графиня была к вам благосклонна, и я полностью разделяю ее мнение… Вы почти член нашей семьи. Два часа назад я получил письмо…

— От нее?! — дрожащим голосом перебил виконт.

— От Фэнфэна! Прочтите, что этот негодяй осмеливается мне писать. Мало того, что он ограбил меня до нитки, теперь он требует просто невозможного!

С этими словами старик протянул виконту, на лице которого не дрогнул ни единый мускул, исписанный размашистым твердым почерком лист бумаги, вверху которого красовался странный заголовок, отпечатанный в типографии:

Настоящим письмом аббат де Фарронвиль уведомляется, что выкуп за его племянниц, дам де Ружмон, назначается в размере ста тысяч ливров наличными. Указанную сумму следует выплатить лицам, которые передадут аббату пленниц.

На сбор и передачу названной суммы аббату Фарронвилю предоставляется ровно неделя. В противном случае с пленницами будет поступлено в соответствии с нашими обычаями, после чего их безжалостно казнят, если только они не согласятся выйти замуж за членов моей банды.

Составлено в третий год моего правления, двенадцатый день восьмого месяца.

P. S. Если гражданин аббат принимает наши условия, пусть вывесит белый флаг в среднем окне главной башни замка.

— Это письмо принесла какая-то оборванка. Что вы на это скажете? — простонал аббат, чей взгляд был полон негодования.

— Единая и неделимая Республика отменила казнь четвертованием, но для таких монстров было бы мало даже пыток ада!

— Я полностью согласен с вами, но я в ужасном положении, и мое отчаяние возрастает с каждой минутой — ведь у меня нет ни гроша! Они все забрали, Монвиль, вы слышите, все! Замок невозможно ни продать, ни заложить. За него не дадут и пятидесяти тысяч, и то, если повезет. Да и кто его купит? Сейчас ни у кого нет денег. Боже, Боже! Как Ты жесток ко мне! — рыдал аббат, в отчаянии ломая руки.

— Господин шевалье, к счастью, у вас есть друзья.

— У меня никого нет… У тех, кто несчастен, не бывает друзей.

— И все же найдется один человек, который не забыл вашего расположения.

— Кто же это?

— Я.

— Вы, Монвиль?..

— Да, господин шевалье… Ради той, кого я люблю больше жизни, я предлагаю вам свою преданную службу, деньги, состояние… все!

— Но я не могу принять…

— Я горячо люблю, боготворю мадемуазель де Ружмон! Неужели вы лишите меня наивысшего счастья — спасти ее?!

— И все-таки, дорогой виконт, — колебался аббат, сопротивлявшийся для вида и постепенно уступавший горячим просьбам гостя.

— Умоляю вас! Не отказывайтесь! Пусть она ни о чем не узнает… Не говорите ей ничего! Пусть она думает, что это вы спасли ее!

— Нет, этого я не допущу! Если я принимаю ваше предложение, то лишь при условии, что мои дорогие дети будут знать, кому обязаны своим спасением. Кроме того, я хочу, чтобы вы получили закладную на мое имущество… Хоть какую-то гарантию…

— Господин аббат, мое предложение совершенно бескорыстно! Я категорически протестую!

— Виконт, вы ужасный упрямец! Я вынужден согласиться на ваши условия.

— Так вы согласны! — просияв, вскричал виконт. — Я счастлив!

— Но вы будете разорены! Подумайте, ведь это сто тысяч наличными!

— Тем лучше! Быть может, мадемуазель де Ружмон полюбит меня, узнав, что я беден.