Вскоре стемнело. Каждые полчаса раздавался набат, а в ответ звонили на колокольнях Гиневиля, Бузонвиль-ан-Бос, Марзенвийе, Рамулю, Досэнвиля, Инвиля-ла-Гетара и Морвиля. Вся округа была на ногах, слышалась барабанная дробь, крестьяне вооружались.

Дылда Мари прислушалась к тревожным звукам и в отчаянии воскликнула:

— Если сопляки не предупредили оборванцев, я сотру их в порошок!

Несчастные малыши! Разбойница не ошиблась — несмотря на страшные угрозы, дети послушались веления своего сердца. Выбежав из ворот фермы, они побежали прямо по дороге, держась за руки, и, запыхавшись, остановились посреди поля.

— Нанетта, скажи, мы ведь не пойдем туда? — сказал мальчик подружке.

— Нет-нет, ни за что! Останемся вместе! — ответила девочка.

— Боле очень далеко, и Анорвиль тоже.

— И потом, если Кузена, этого злого Рыжего и Дылду Мари заберут, то Жак ничего не узнает. Скажи, ты знаешь, что такое «пересмешник» (шпион)?

— Да.

— Так вот, тот человек, который прикидывается грабителем, точно из них. Он-то их и выдал.

— Откуда ты знаешь?

— Рыжий из Оно приложил ухо к «дуплу» (дырке в стене), которое выходит в конюшню, стал слушать, что тот человек говорил хозяину, и сказал Дылде Мари: «Это пересмешник! Если удастся его сцапать, его песенка спета!»

Испуганные дети долго бродили по равнине, слушая тревожный набат. Они были голодны, но боялись постучать кому-нибудь в дверь и собирались ночевать под открытым небом. Такая перспектива испугала бы любого другого ребенка их возраста, но маленькие оборванцы давно привыкли к этому.

Когда спустился туман, дети были рядом с Лоленвилем, еще одной энжевильской фермой. Малыш Этреши заметил копну сена и ловко вытащил несколько охапок. В копне образовалось углубление, куда он помог забраться Нанетте. Потом мальчик сам залез внутрь, и голодные дети, укрывшись от непогоды, прижались друг к другу и стали ждать, когда придет сон.

— Нанетта, ты не жалеешь, что мы сегодня не пошли в Анорвиль?

— Нет, напротив. Как бы я была рада, если бы их всех поймали!

— И я тоже! Хорошо, что сначала схватили Кузена и Рыжего, которые убили родителей у маленьких девочек из Монгона.

— Да, папу и маму Анны Виктории и Мари Фелисите… Помнишь, как они были приветливы к нам? Они дали нам яблок и хлеба и принесли молока.

— И они не называли нас маленькими бродяжками. Они пустили нас погреться в дом, посадили на стулья и говорили с нами.

— Я их очень полюбил.

— И я, — сказала девочка вслед за Малышом, чувствуя, как сжимается ее маленькое сердце, и вдруг разразилась рыданиями.

— Почему ты плачешь, скажи, Нанетта? — сочувственно спросил мальчик.

— Я думаю о том, что у бедняжек больше нет родителей и, может быть, они будут несчастнее нас.

— Черт возьми! Это, и правда, очень грустно. Они теперь сироты. Что делать, — философски заключил мальчик, — станут, как и мы, попрошайничать по дворам.

— Да, но им придется гораздо хуже, потому что мы… Мы привыкли к нищете, у нас никогда не было ни папы, ни мамы. Их убили Кузен и Рыжий. Мы правильно сделали, что не предупредили Большого Драгуна и Душку Беррийца. Разбойники попадут в тюрьму, и им отрубят голову. А если потом Жак из Питивье убьет нас, так мне все равно… Я только обрадуюсь и скажу ему: «Давай же, убей нас за то, что мы честные».

— Это правда, — серьезно подхватил мальчуган, — мы честные.

— Господи, какое счастье! — воскликнула девочка, утерев слезы.