Невзгоды отступали, а огромная благодарность, которую дамы де Ружмон испытывали к человеку, вырвавшему их из ада, росла.

С утра до вечера имя виконта де Монвиля не сходило с их уст, и это был беспрерывный поток восхвалений дворянину, бескорыстие которого могло соперничать только с его благородством.

Вслед за обедом, данным на следующий день после освобождения дам из гедревильского вертепа, последовали многочисленные визиты виконта, мало-помалу ставшего частым гостем в Ружмоне.

В первую очередь графиня пожелала официально оформить свой долг владельцу замка Жуи. Пока ее имущество оставалось под арестом, она намеревалась написать расписку на сто тысяч ливров — сумму, равную уплаченному бандитам выкупу.

Но виконт был непреклонен. Он вежливо, но решительно отказался от каких бы то ни было расписок, настойчиво попросил более не заводить разговора о подобных пустяках, а также сделать ему одолжение, забыв о нелепой роли кредитора, в которой он оказался. Это явно портило ему настроение. Когда речь заходила об этом, он столь очевидно выказывал недовольство, что графиня с согласия аббата решила впредь воздержаться от упоминаний о выкупе.

— Виконт неподражаем, — говорила она дяде. — По всему видно, что это человек благородного происхождения — он галантен, бескорыстен, сорит деньгами направо и налево.

— Бескорыстен? — хитро улыбаясь, заметил аббат. — Дорогая племянница, здесь не все так просто. Не кажется ли вам, что наша дорогая Валентина кое-что да значит в этой истории?

— Да ведь он ее любит! — с жаром перебила графиня де Ружмон.

— Совершенно верно, — отвечал старик. — Монвиль отдал все до последнего луидора, потому что безумно любит мою внучатую племянницу. И я не из тех, кто станет упрекать его в этой страсти или в щедрости.

— Из этого, милый дядя, следует, что…

— Что все должно закончиться как в романах или сказках — свадьбой. И чем скорее, тем лучше.

Графиня глубоко вздохнула, подняла глаза к небу, пожала плечами и ничего не ответила.

— В чем дело? — удивился аббат. — Разве Валентина…

— Валентина ведет себя, как глупая тетеря, — произнесла графиня, которая, как все великосветские дамы старой закалки, вольно обращалась с языком. — Можно подумать, что она задалась целью постоянно приводить в отчаяние нашего бедного виконта, который с каждым днем все больше теряет голову!

— Бог мой! А я этого и не заметил. Напротив, мне казалось, что она ведет себя с Монвилем, как и подобает девушке нашего круга — сдержанно, с достоинством, но безо всякой холодности.

— Разве мужчины могут в этом хоть что-нибудь понять?

— Но, дорогая племянница, — возразил аббат, с комичным самодовольством взмахнув руками, — для вас не является тайной, что я когда-то слыл большим специалистом по этой части, хоть и был священнослужителем.

— Давайте подумаем вместе. Когда девушка хочет понравиться, то что она делает?

— Ну, не знаю…

— Она, по крайней мере, старается кокетливо наряжаться и причесываться. Разве вы не видите, с тех пор как виконт стал ухаживать за ней, Валентина одевается так, что страшно смотреть? Причесана из рук вон плохо, а платья носит блеклые, мятые или вышедшие из моды. Никаких украшений или такие ужасные, что даже Мадлена отказалась бы от них. Значит, она хочет выглядеть как можно хуже.

— Это не портит ее редкой красоты, она — ваш портрет в молодости! — галантно добавил аббат.

— При этом Валентина сознательно скрывает не только красоту, но и ум.