— Ну уж это — никогда!

— К тому же при новых законах потребуется, чтобы гражданин Этьен Барийе, мэр и офицер административной полиции коммуны Ашер, узаконил в ратуше так называемый «гражданский брак»…

— О, Боже мой! Боже мой! В какое время мы живем! Но свадьба… без священника… это просто ужасное сожительство! Ведь наш приход…

— Теперь это называется коммуна, дорогая мама!

— Это ужасно, доченька! Пресвятая Дева! Что скажет виконт?

В тот же день графиня за столом, в присутствии всей семьи, поведала ему о возникшем препятствии.

Однако оно ничуть не смутило сеньора Жуи.

Когда госпожа де Ружмон сказала ему о непреодолимом отвращении к священникам, присягнувшим новому положению о церкви, ужасе, полностью разделяемом Валентиной, мнимый виконт принял глубокомысленный вид, исполненный понимания и серьезных раздумий.

— О! Госпожа графиня и вы, мадемуазель, — сказал он с нежным упреком в голосе, — как вы могли хоть на одно мгновение допустить, что я могу обратиться к помощи недостойного священнослужителя!

— И все же, дорогой виконт…

А виконт вежливо, но решительно прервал графиню, которая сама уже не знала, как выпутаться.

— С моей стороны было бы непростительным преступлением пренебречь святой верой и вашими убеждениями. Поэтому, не дожидаясь этого разговора, госпожа графиня, я решил предупредить ваши пожелания, которые имею честь разделять.

— Каким образом? — прервала его графиня, расцветая от счастья.

— Святой отец, который воспитал меня, остался предан вере и своему королю. Ни страдания, ни преследования, ни угрозы не могли заставить его стать вероотступником.

Гонимый, без пристанища, он бродил по равнинам и лесам Анжу, жил милостыней, как первые священники на заре христианства. Служил мессы на гумне и в лесу, когда и как мог, для тех немногих достойных, в чьих сердцах теплится вера. И остался непримиримым противником новых законов о церкви.

Я счел необходимым призвать его, как только мадемуазель де Ружмон сказала, что сообщит о своем окончательном решении через две недели.

Я посмел надеяться, что она исполнит мое страстное желание и позволит мне посвятить свою жизнь созиданию ее счастья… И если она не ответит категорическим отказом, который разобьет мне сердце, то набожный наставник моего детства благословит наш союз.

— Быть может, я ошибся? — добавил виконт с вполне искренней горечью. — Возможно, мне следует без промедления отослать к королевским солдатам старого непокорного священника, прибывшего вчера?

— Нет, друг мой, — прервала его графиня, до слез умиленная этой небольшой проповедью. — Нет, мой дорогой, мой преданный дворянин! Но, конечно, если Валентина, пренебрегая столь тонкими, столь глубоко благородными чувствами, не…

Уступив, по крайней мере с виду, комедианту, девушка медленно склонила голову в знак молчаливого согласия. Она была слишком горда и слишком благородна для того, чтобы высказать вслух согласие, которому противились ее сердце и разум.

— Хорошо, дочь моя, — воскликнула госпожа де Ружмон. — Этим вы доставили мне самую большую радость в жизни! Дайте же руку своему жениху!

Невероятным усилием воли преодолев самое гнетущее и сильное отвращение, которое когда-либо испытывала, Валентина протянула виконту ледяную влажную руку. Он поднес ее к губам, взволнованный этим прикосновением до такой степени, что его мужественное лицо внезапно побледнело.

— А теперь скажите мне, виконт, — продолжила госпожа де Ружмон. — После того как ваш преподобный друг освятит союз, надо ли будет обращаться в эту ужасную мэрию и просить… содействия… или… как там называется эта вещь… ну, вмешательства этого распрекрасного Этьена Барийе, виноградаря из Ашера и мэра… так называемой… коммуны?

— Увы, это необходимо, госпожа графиня!

— Фи! Какой ужас!

— Таков закон, и наши чиновники категорически на этом настаивают.