Пока он говорил, Живоглот схватил яйцо, стукнул его два раза об стол, покатал в руках, очищая от скорлупы, обмакнул в соль, а затем, выпучив глаза, стал запихивать его себе в рот, корча при этом уморительные гримасы, вызвавшие у зрителей дружный смех. Не переставая жевать, он разбил, очистил и обмакнул в соль второе яйцо, мгновенно отправившееся вслед за первым. За вторым последовало третье, и так целая дюжина, словно речь шла о дюжине черешен.
— Прекрасно, ваше величество… очень хорошо! Теперь выпейте глоточек… Ашер издавна славится своими виноградниками! Местное молодое вино с кислинкой, оно щиплет горло и пропихивает кусочки… Монарх так же любит выпить, как и поесть. Живоглот считает, что бутылки ему слишком мало, и требует на завтрак ведро вина, а иногда и целых два. Содержание негодника обходится мне очень дорого, к тому же он ленив, как настоящий принц!
Не обращая внимания на слова Гратлара, Живоглот продолжал чистить и глотать яйца, исчезавшие в его пасти так же ловко, как шарики в руках фокусника. Корзина опустела, вина в ведре осталась ровно половина, однако прожорливость дикаря, умиравшего с голоду, нисколько не уменьшилась.
— Вот это зверюга! — не выдержав, воскликнул один из изумленных зрителей. — Да он хуже бездонной бочки!
— Все, завершаем!.. Дамы и… гражданки и граждане, его величество съел сто четыре крутых яйца, все они сейчас находятся у него в желудке. Живоглот, поблагодарите хозяина, накормившего вас таким замечательным обедом.
Одним прыжком негр выскочил из-за стола и принялся размахивать руками, испуская безумные вопли, потом снова схватил за руку гражданина Гратлара и укусил, словно намеревался сожрать. Сто четыре крутых яйца явно были для него только легкой закуской!
— Лапы прочь, и закрой пасть! Ты все еще голоден, не так ли?
— Ува!.. ух!.. У!.. ува!.. а… а… ха!..
Зрители топали от удовольствия, а последнюю сцену встретили шквалом аплодисментов, свидетельствовавшим о большом успехе гастрономической пантомимы.
— Живоглот, любезный, у вас начнутся колики. Вы же знаете, что от крутых яиц бывает тяжесть в желудке. Но если вы все еще умираете с голоду, то вот — набивайте себе брюхо! Прошу, выбирайте!
С этими словами гражданин Гратлар поставил на стол громадную ивовую корзину с двумя ручками, в которой живописными грудами была навалена всякая снедь, принесенная в уплату за билет. Живоглот, у которого явно разыгрался аппетит, довольно похлопал себя по животу и плотоядно улыбнулся, показав два ряда зубов, которым вполне мог позавидовать волк. Он принялся рыться в корзине, запустив туда обе черные руки, извлекая на свет все подряд и запихивая в рот, который скорее походил на жерло. Ел дикарь все без разбора — грыз яблоко, затем луковицу, лизал масло, зачерпнув его из горшка, откусывал громадные куски солонины, пожирал соленую селедку, а завидев маленького кролика, забившегося от страха в угол корзины, испустил радостный плотоядный вопль.
Схватив брыкавшуюся и визжавшую зверушку за уши, он вытащил ее на свет. Это был хорошенький серый кролик, великодушно заплативший собой за вход целого семейства. Желая оправдать свое имя, Живоглот не стал терять времени — не придушив и не ободрав несчастное животное, обжора схватил его за все четыре ноги и впился прямо в горло. Выросшая к зиме густая и длинная кроличья шерсть застряла у дикаря в зубах. Он выплюнул ее, а добравшись до мяса, вонзил в него зубы и начал пожирать, испуская удовлетворенное урчание, сопровождавшееся отчаянным писком — уи… уи… — бедной жертвы.
Зрители смеялись, аплодировали, топали ногами, кричали «бис!», а Живоглоту только того и надо было — под восторженные вопли кролик был съеден со шкурой и костями! Казалось, после подобной трапезы ненасытная прорва наконец наполнится. |