И снова на экране крупным планом – туго обтянутые мясистые ляжки, ягодицы…

Рядом на диване пил пиво Шурик. С удовольствием, масляно, как кот на сметану, жмурился на экран. «Зятёк», как ядовито называл его не примирившийся Василий Лукич. Зять старше тестя на три года, хэх!

– Фактурные девочки, – очень одобрительно, плотоядно чмокал Шурик. В трезвом-то виде он бы себе такое не позволил. А тут с пива развезло. – А всё-таки согласитесь, Василий Лукич, человеческая, женская порода улучшается. В наше время у наших жён не на что было глянуть. Как доски, ни талии, ни зада.

– Тебе видней. Опыт, видать, богатый, – недружелюбно буркнул Василий Лукич.

– Отсталый вы человек, тесть, и дремучий… Ах, что вытворяют. Есть в них, знаете, чертовщинка… Злоебучинка эдакая, – он прищёлкнул толстыми пальцами. Прищёлкнул – и завалился набок, захрипел, наливаясь чернильной синевой.

Это на него ловко, как кошка, набросился бедный Василий Лукич, терпение которого лопнуло. Пальцы не смыкались на мягких складках, он давил костяшками сбоку на горло, на сонную артерию. Шурик толстый-толстый – а сумел вывернуться. Навалился, погрёб Василия Лукича под своей тушей. Масса, в полтора центнера, одного – против жилистости и вёрткости другого.

Соперники свалились с дивана на ковёр и покатились, пыхтя. Драка шла с переменным успехом: то один одолевал противника, то наоборот. Шурик подло, по-бабьи вцепился пластмассовыми зубами в руку Василия Лукича. Челюсть хрупнула и выпала на ковёр.

Разняла их жена.

Шурик, отплёвываясь от попавших в рот волосков, потопал умываться в ванну, бережно нёс сломанный розовый протез. Жена увела сильно помятого Василия Лукича в кухню. Там он, отфыркиваясь, сунул лицо под струю. Вода окрасилась в розовый цвет: носом шла кровь.

– Совсем сдурел, старый? Леночка занемогла, в спальне спит, а вы…

– Что с Леночкой? – буркнул Василий Лукич. Ещё минуту назад думал о ней с ненавистью. Ненависть была пропитана любовью и жалостью.

– Ребёночка ждёт, а ты и не замечаешь. Третий месяц у неё. Плохо переносит беременность, голова кружится. Ну да, даст Бог, внучок у нас будет, Вася. Считай, дедушка ты… А ты – драться надумал. Чего уж тут теперь, – жена промокнула глаза углом халата.

До последнего времени самому себе не хотел признаться Василий Лукич, что ждёт: вот-вот Леночка проснётся, избавится от злых Шуриковых чар. Тряхнёт головой, звонко расхохочется:

– Пап, ты что, думал, это серьёзно?! Что у меня по-настоящему с этим…

Тут Василий Лукич давал волю злым, оскорбительным эпитетам, какие только мог придумать. Накопилось.

А теперь всё, ребёнок. Теперь ничего не изменишь. И навалился сонм других, беспорядочных новых мыслей и чувств. Внезапная робость перед Леночкой-женщиной, которая зачала и носила новую жизнь. Изумление, остолбенение перед самым обыкновенным жизненным чудом. Животный страх за дочь: да пусть хоть с чёртом лысым спит, лишь бы живая, здоровая.

Василий Лукич сердито заметил, что плачет. Новая, неизведанная роль деда…. Нежность к ещё не родившемуся птенчику, мальчику – только мальчику, хватит с нас бабских выкрутасов! Василий Лукич воспитает его настоящим мужчиной, мужиком.

Всё отошло на второй план, измельчало, померкло, казалось ничтожным. Чего уж тут теперь.

Уютный домашний взрыв

И тут я ощущаю реальную опасность, которая здесь, рядом. Запах газа из вентиляции. Вентиляция давно плотно заткнута тряпками от соседских тараканов и табачного дыма. Но даже сквозь тряпки несёт кислым, едким запахом.