«Очерк воровства и мошенничества в Петербурге», над которым работал Путилин, остался незавершенным, но даже наброски к нему, относящиеся к 60-м годам, представляются весьма интересными. «Я убедился, что столица наша кормит целое сословие тунеядцев-мошенников, у которых есть свои обычаи, свои законы, свой образ жизни и свой язык, - пишет он. - Среди них есть дворяне, чиновники, служащие, отставные солдаты, но большей частью это мещане, бывшие дворовые люди, отпущенные в крестьяне». Путилин приводит и примеры блатной музыки: «быть в лаванде - скрываться от полиции; голуби - белье (которое сушится на чердаках) - мазурик - мошенник из наших; скамейка - лошадь; сверкальцы - драгоценные камни; ел миноги - наказан плетьми; мешок - барышник; карман или выручка - квартальный надзиратель». Трактиры, гостиницы и публичные дома охотно принимали заведомых воров, оставаясь при этом не внакладе. Барышники сами ходили за ними по пятам и принимали награбленные вещи из рук в руки сбывая их на Толкучем рынке или на задах Щукина двора. В мещанской среде вор-карманник считался завидной партией, родители невесты с готовностью предоставляли ему квартиру для убежища.

А уж если дочери удавалось подцепить марвихера, считавшегося аристократом среди воровского мира и занимавшегося кражей бумажников у солидных господ, то радости родителей и вовсе не было конца. Квартирные воры делились на громил и домушников.

Отдельную касту составляли шнифера, специальностью которых был взлом магазинов, кладовых и лавок. Шнифера обычно работали при посредстве наводчиков, предпочитая только верное дело. Стекла, предварительно «смиренные» медом или патокой на сахарной бумаге, выдавливались легко, что называется, без шума и пыли. Проникая в магазин, они вскрывали кассу при помощи «трайножки», которая представляла собой небольшой стальной инструмент с «птичкой» на конце. «Птичка» о двух остриях в виде орлиного клюва позволяла разрезать любую кассу, как коробку сардин. Так же легко новое поколение шниферов будет потом открывать сейфы. Помощниками воров и грабителей нередко бывали лихачи, которые держались поблизости, а когда дело было удачно исполнено, тут же подавали пролетку и мчали во весь дух, придавая разбойникам дополнительную отвагу.

Наиболее организованными среди преступного мира Петербурга слыли конокрады. Их шайки обычно состояли из нескольких десятков человек, обязанности которых четко делились: одни крали лошадей, другие с помощью разных ухищрений меняли их масть, третьи - перепродавали, четвертые - прикрывали.

В 1876 году петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов  распорядился о введении в сыскной полиции алфавитной картотеки лиц, находившихся под судом.

К началу XX века петербургская полиция располагала 47 437 карточками на столичных преступников и 10 453 - на провинциальных. Заметный след в криминальной жизни Петербурга оставили женщины. Если по количеству проституток можно судить о социальной нищете и преступности, то в 1853 году на 534 721 жителя столицы приходилось 1378 женщин легкого поведения. В 1880-х годах их число увеличилось до 6000. Речь идет только о зарегистрированной проституции, тогда как количество тех, кто работал на панели, учету не поддается. По данным английского ученого Вильяма Бутса, на которого ссылается исследователь профессиональной преступности А. И. Гуров, лишь 2% уличных проституток толкнула на панель нищета, остальные руководствовались соблазном или добровольным выбором. Очевидно, российские проститутки в этом отношении ничем не отличались от английских. Среди них было немало всякого рода мошенниц, которые обирали своих клиентов, действуя заодно с преступниками. Приключения Соньки Золотой Ручки, наследившей во многих городах и весях, мы описывать не станем.