Она произносит это так, как я бы сказал: «Вы знаете, что первый презерватив был изготовлен древними ацтеками в четырнадцатом веке до нашей эры из рыбьего пузыря?» или: «Вы знаете, что каждую секунду в мозге человека происходит не менее ста тысяч химических реакций?» Именно таким тоном она это и говорит.

А потом глядя в окно, спрашивает:

— Почему вы все время молчите?

Она оборачивается ко мне, и я снова не могу найти ни одного изъяна в этом лице. Чтобы избавиться от унылой тоски, навалившейся на меня, я отвечаю:

— Потому что не знаю, что сказать.

— Но вы хотите найти Юрико?

— Да, хочу.

— Тогда нам нужно взяться за дело вдвоем и найти этого человека. Найдем его, найдем и Юрико. Согласны?

Что же мне не нравится в ее словах? В этом чересчур резком переходе от полного отрицания к абсолютному согласию? Она чокнутая, это точно. Но только ли в этом проблема?…

Или все дело в том, что она на несколько минут заставила меня забыть о мертвой жене?

Трудно доверять человеку, который лишает тебя единственного оправдания собственного бессилия. Вообще трудно доверять тому, кто чего-то тебя лишает. Пусть даже иллюзий…

— Опять молчите?

А я думаю о Кобаяси Юрико. И понимаю, что россказни о свободе выбора — лишь фантазия ребят, страдающих манией величия.

Каждый твой поступок и каждое решение, которые ты принимаешь, жестко детерминированы. Темперамент, группа крови, воспитание, жизненный опыт, особенности протекания биохимических реакций в организме и еще десяток других факторов определяют в конечном счете, куда ты повернешь на этом перекрестке. Эта гигантская часть твоего «Я», о которой твое слабоумное сознание и понятия не имеет, принимает решение. Выбирает единственно верный лично для тебя вариант действия из миллиона возможных вариантов. Когда ты стоишь на краю пропасти и думаешь, прыгать или нет, ты находишься в плену иллюзии. Решение уже давным-давно принято. Просто нужно время, чтобы сознание смирилось с ним.

У тебя всегда есть альтернатива, но нет выбора.

Да кто бы спорил…

— А вам-то зачем это нужно? — спрашиваю я.

— Хочу поквитаться за мою сестренку, — отвечает она и тем же тоном добавляет: — Может, еще кофе?

Когда я стою на пороге, зажав между пальцев исписанный листок в розовую клетку, она говорит:

— Позвоните мне, если что-нибудь выяснится. Да и вообще… Если будет желание — звоните.

Я киваю и нагибаюсь, чтобы надеть туфли.

— Если я вдруг что-то вспомню, как вас найти?

— Думаю, что никак, — отвечаю я, завязывая шнурки.

Она непонимающе смотрит на меня. Когда долго живешь один, начинаешь чувствовать взгляды людей всей кожей. Я чувствую ее озадаченный взгляд. Не понимает, так не понимает, ее проблема. Не собираюсь ничего объяснять. Если все, что ты создаешь, рано или поздно превратится в мусор, то и всех, кого ты любишь, ожидает та же участь. Стоит ли плодить мусорные кучи?

Уже спускаясь с крыльца, я оборачиваюсь и спрашиваю:

— Почему вы не выходите на улицу? Агорафобия?

— Что-то вроде этого…

— Случайно не гигантского кролика боитесь?

Теперь она смотрит на меня, как на идиота. Несколько долгих секунд мы пялимся друг на друга. Наконец, она молча закрывает дверь.

Поздним вечером я звоню Судзуки Муцуми. Сам не знаю, зачем. Просто хочу ее услышать. Она долго не подходит к телефону. Но когда я уже собираюсь положить трубку, раздается щелчок и ее голос, от которого у меня по спине бегут мурашки:

— Моси-моси.