|
Мы стояли вокруг него молчаливой печальной группой и, наверное, казались ему призраками при тусклом свете нашего единственного фонаря. Он попытался поднять голову, но со стоном уронил ее на солому. Его белое, как смерть, лицо было искажено от боли. Громадные голубые глаза были устремлены на нас, взгляд напоминал взгляд смертельно раненного зверя. Не нужно было особой проницательности, чтобы догадаться, что перед нами был один из разбитых вчера воинов, который из последних сил приполз сюда, чтобы спокойно умереть. Опасаясь, как бы к его агонии не прибавилось чувство страха, я опустился на окровавленную солому рядом с ним и положил его голову себе на руку. – Не бойтесь, – одобряюще сказал я. – Мы друзья. Вы понимаете меня? Слабая улыбка, осветившая его лицо, сказала мне, что он меня понял, а затем я услышал едва различимые слова: – Mercinote 16, сударь. – Он поудобнее устроился на сгибе моей руки. – Воды! Ради всего святого! – простонал он. – Je me meurs, monsieur note 17. Ганимед и еще двое моих слуг тотчас пришли ему на помощь. Осторожно, стараясь не причинить ему лишней боли, они сняли с раненого доспехи и бросили их в угол сарая. Затем, пока один из них снимал с него сапоги, Роденар разрезал его камзол и открыл кровоточащую рану, которая явно была нанесена шпагой. Он шепотом отдал приказание Жилю, который быстро удалился к карете; затем он сел на корточки и нащупал пульс раненого. Я наклонился к моему управляющему. – Как он? – спросил я. – Умирает, – прошептал тот в ответ. – Он потерял много крови. Вероятно, у него открылось внутреннее кровотечение. Вряд ли он выживет, хотя может продержаться еще какое то время. Мы постараемся, по крайней мере, облегчить его последние страдания. Когда слуга вернулся и принес то, что просил Ганимед, он смешал какую то едкую жидкость с водой и промыл рану мятежника. Это и сердечные капли, которые он дал раненому, похоже, облегчили страдания последнего и вернули его к жизни. Его дыхание стало более ровным, а взгляд – более осмысленным. – Я умираю, не так ли? – спросил он, и Ганимед молча кивнул. Несчастный юноша вздохнул. – Поднимите меня, – попросил он, и, когда ему помогли подняться, его глаза отыскали меня. – Сударь, – сказал он, – окажите мне последнюю услугу. – Конечно, мой бедный друг, – ответил я и опустился рядом с ним на колени. – Вы… вы не были за герцога? – спросил он, внимательно вглядываясь мне в лицо. – Нет, сударь. Но пусть вас это не волнует. Я не принимал участия в этом восстании и не принадлежу ни к одной из сторон. Я из Парижа, еду… еду на отдых. Меня зовут Барделис, Марсель де Барделис. – Барделис Великолепный? – спросил он, и я не смог сдержать улыбку. – Да, я этот излишне восхваляемый человек. – Но ведь вы же на стороне короля! – в его голосе слышались нотки разочарования. Но не дожидаясь моего ответа, он продолжал: – Все равно. Марсель де Барделис – дворянин, а к какой партии он принадлежит, не имеет большого значения, когда умирает человек. Я – Рене де Лесперон из Лесперона в Гаскони. Вы известите мою сестру… после? Не говоря ни слова, я кивнул. – У меня нет никого, кроме нее. Но, – в его голосе зазвучала тоска, – я бы хотел, чтобы вы известили еще одного человека. – Со страшным усилием он поднял руку к своей груди. Ему не хватило сил, и рука упала обратно. – Я не могу, сударь, – произнес он извиняющимся голосом. – Посмотрите, у меня на шее есть цепочка с медальоном. |
