|
Ночью огни загорались лишь высоко в небе, слишком далеко, чтоб ожидать от них уюта и крова. Найрн играл звездам – своим единственным слушательницам. Во сне, под камнем или деревом, завернувшись в плащ и подложив под голову заплечный мешок, вдыхая ароматы травы, земли и огромных, изъеденных временем, испятнанных лишайником стоячих камней, он слышал сквозь дрему, как ветер нашептывает ему что-то на языке, древнем, как сами стоячие камни. Порой до него доносились обрывки незнакомых, завораживающих мелодий – быть может, напевов ветра, или речной воды, или стоячих камней, звенящих под длинными пальцами плывущей над равниной луны. Но стоило Найрну проснуться, стоило с трудом разлепить глаза, чтобы хоть мельком увидеть неуловимого музыканта, как музыка стихала, и Найрн убеждался, что вокруг нет ни души, что он один на равнине и сам играет себе во сне.
Однажды ночью Найрн увидел расплывчатые красные отсветы огня над далеким холмом. На следующее утро он двинулся туда и к вечеру вновь увидел свет – горстку красныхзвездочек, спиралью, словно башенные окна, поднимавшихся вверх. Еще день пути, и он увидел кольцо стоячих камней, венчавшее холм у реки, а внутри кольца – темную каменную башню. Приблизившись к холму, он смог как следует разглядеть ее – сторожевую башню из уложенного спиралью плитняка, оставшуюся с тех незапамятных времен, когда на равнине было что охранять. За узкими окнами, восходящей спиралью опоясывавшими стены, зажигались ночные огни. Они манили к себе, будто свет маяка. Снизу к башне лепилась новая, еще растущая каменная кладка. Груды камней, извлеченных из земли и из речного русла, высились среди штабелей бревен. С вершины холма к реке тянулась утоптанная дорожка; среди зеленой травы темнела обнаженная плодородная почва. Видимо, бревна явились сюда из густых северо-западных лесов, принесенные течением, чтобы осесть в этом ничем не примечательном месте. Казалось, здесь не живет никто, кроме полевых мышей да жаворонков, но по пути к дорожке Найрн углядел среди деревьев на берегу и другие каменные стены. «Деревня строится», – с удивлением подумал он. Почему здесь? Это место было таким же безлюдным, уединенным, как и любая другая излучина реки. Однако строительство шло полным ходом. Найрн чуял пряный, сырой запах – знакомый запах вскопанной земли и выполотой травы, донесшийся с полей, садов и огородов, невидимых за рекой. Еще один знакомый запах. Свиньи? Выходит, люди пришли сюда надолго… Снедаемый любопытством и мучимый голодом (ведь от его запасов хлеба и сыра остались лишь корки да крошки), Найрн ускорил шаг и свернул на тропинку, ведущую к вершине холма. Пройдя меж двух массивных, нагретых солнцем стоячих камней, он услышал – быть может, из башни, а может, из недостроенных стен подле нее – чью-то игру на свирели. Вздох тишины – и к первой свирели присоединился целый хор, нестройный, но вдохновенный. Узнав мелодию марша, одну из многих, что играл сам, шагая к Уэльде сквозь горы с войском Анстана, Найрн остановился, как вкопанный. Там, в Приграничьях, эту народную песню знали все, от мала до велика. Но здесь, на равнине Стирл, она казалась фальшивой нотой, звучала, будто тревожный сигнал. Этой песне следовало оставаться на севере, там, где она родилась, а не странствовать в эти края в памяти того, кто слышал ее (быть может, не раз и не два), пока войско северян с бездумным упрямством шагало навстречу горькому поражению. Он ел глазами дощатую дверь с овечьим колокольчиком, свисавшим со щеколды, готовый развернуться, спуститься с холма и скрыться в прибрежных зарослях – без явной причины, гонимый лишь старыми мрачными воспоминаниями. Но порыв ветра принес из-за стен недостроенного дома целое облако запахов – аромат жареного мяса, теплого хлеба, горящих смолистых поленьев. Не в силах противиться этому зову, Найрн последовал на запах. |
