Не в силах противиться этому зову, Найрн последовал на запах.

   Запах вел в обход новых стен, притулившихся к башне, окружая большую ее часть, к открытой башенной двери. Заглянув внутрь, Найрн увидел девушку с длинными светлыми кудрями, мешавшую длинной ложкой в котле над древним очагом. Услышав, как Найрн ступил на порог, она обернулась к нему. При виде ее лица у него замерло сердце.

   Совершенный овал, отливающий белизной жемчуга и морской пены… Полумесяцы щек… Полные губы, нежно-розовые, будто клубника среди жемчугов… И светло-зеленые глаза. При виде длинноволосого незнакомца с арфой и заплечным мешком, с ввалившимися от голода щеками, взгляд этих глаз сделался одновременно понимающим и настороженным, совсем не подходящим для ее юных лет.

   Она заговорила, и сердце Найрна вновь прерывисто, громко застучало в груди. Ее тихий певучий голос звучал, словно неведомый, прекрасный, редкий инструмент. В этот миг перед ним вновь мелькнул образ величавых башен, ярких знамен, роскошных гобеленов, среди которых только и можно услышать подобные голоса, и он понял, отчего во всех своих странствиях ни разу не встречал такой музыки.

   – Возьми с той полки миску, – пропел этот чудесный инструмент. – Сейчас они кончат играть и спустятся. Ты как раз вовремя, чтобы помочь нам закончить крышу. В том кувшине вода, а хлеб… О, я вижу, ты уже отыскал его.

   – Спасибо, – прохрипел в ответ Найрн с набитым ртом.

   С трудом оторвав взгляд от ее лица, он взглянул на ее руки. «Две песни», – в восторге подумал он при виде длинных, изящных пальцев, слегка потемневших от работы розовых ногтей и вен, голубевших вдоль запястий цвета слоновой кости.

   Сделав над собою усилие, он спросил, на деле ничуть не заботясь об этом, а просто пытаясь отвлечься – на сей раз от ее пальцев:

   – Что это за место?

   – А ты не знаешь?

   – Я просто иду через эту равнину. Через бескрайнюю безлюдную ширь, где не с кем и поговорить, кроме тех огромных камней. Несколько ночей назад я увидел свет на холме и пошел на него. А потом унюхал твое жаркое.

   Она улыбнулась, и ее бледная кожа натянулась, заиграла на скулах, как шелк.

   – Я еще только учусь готовить, – сказала она, накладывая жаркое в миску. – Мы все здесь делаем, что умеем, а поднимать наверх камни и тесать бревна я не гожусь, – она подала Найрну миску, опустив в нее ложку. – Осторожнее: очень горячо. Увидев твою арфу, я решила, что ты пришел в нашу школу.

   Ложка горячей мясной похлебки на время лишила Найрна дара речи, и он сумел лишь вопросительно поднять брови.

   – В школу Деклана, – пояснила она.

   Он быстро проглотил еду. От жгучей боли голос сделался хриплым.

   – Деклана?

   – Барда короля Оро. Судя по арфе, ты должен был о нем слышать. Два года назад он оставил свой пост при дворе короля Оро и поселился здесь. Он просто влюблен в эту равнину. Говорит, что ее ветер, листья и камни разговаривают на древнейшем языке в мире, и он может научить нас понимать его. Прежде чем переехать сюда, он играл по всем пяти королевствам – теперь это Бельден – и в одиночестве остался ненадолго. Сначала его отыскали слухи, а затем и мы.

   – Но как? – обожженное горло еще давало о себе знать. – Как слух нашел путь через всю эту пустоту?

   – Кто знает? Птица сказала лисе, а лиса – мулу медника… Весть разнеслась. Деклан играл моему отцу, лорду Десте, при его дворе в Эстмере, когда мне было пятнадцать, через полгода после того, как братья бились за Эстмер с королем Оро.