А у меня жена больная, сноху и три внучки кормлю. Сынок–то у меня… единственный; ещё в сорок первом под Москвой голову сложил.
На глазах старика показались слезы.
Кейда открыла чемодан, доставленный ей Райфранком из банка. В нём плотными рядами лежали тугие упаковки рейхсмарок.
— Сколько мы вам должны?
Питер Минцклаф опустил голову, ответил не сразу:
— По разному платил барон.
Подошёл Вильгельм — заспанный, но трезвый. Наклонился, чтобы поцеловать сестру, но увидел раскрытый чемодан с деньгами.
— Денег–то сколько, а? В жизни своей не видел такую кучу!
Поцеловал сестру, взял пачку банкнот. Повертел перед носом, взглянул на Райфранка, стоявшего у рояля, на Минцклафа…
Анчар, лежавший, как всегда, в ногах у Кейды, не поднимая головы, глухо заурчал.
— Ну–ну, — цербер! — беззлобно проворчал Вильгельм. — Уж и посмотреть нельзя!
Положил деньги на место и заглянул Кейде к глаза. Кивнул на чемодан.
— Ты где расстаралась?
— За красивые глаза получила.
— За твои глаза и побольше бы могли отвалить.
Взял её за плечи, привлек к себе:
— Ну? Говори правду: Ацер дал?
Кейда вежливо, но решительно освободилась от объятий.
— Золото обменяла.
— Золото?
— Да, фамильное. В банке швейцарском лежало, — от родителей, по наследству.
Смотрела ему в глаза, — не мигала, не краснела, пусть думает, что хочет.
— Вот смотри. Замок у Вольфсона откуплен.
Вильгельм долго читал бумаги, и было видно, как борются в его душе сложные, трудно объяснимые чувства. С младенчества он привык осознавать себя хозяином, а тут вдруг она… такая юная, почти подросток, погасила все долги Функов, возвращает ему честь и сознание родовой гордости.
Подавая бумагу Минцклафу, Вильгельм сдавленным голосом проговорил:
— Спасибо, сестра. Я тут задолжал малость. Ты уж, пожалуйста…
Назвал сумму — очень скромную. Кейда подала ему пачку банкнот.
Райфранк вынул из кармана заготовленную ведомость. Протянул Кейде.
— Никаких ведомостей, никаких подписей. Завтра выдайте всем деньги за весь нынешний год. А тех, у кого много детей, пришлите ко мне. Я хочу побывать у них, посмотреть, как они живут.
Никто ей не возражал. Сидели, опустив голову. Думали о прежних временах, о старом хозяине замка и о хозяйке. Строгий был тогда порядок и деньги считать умели, но Вольфсон всё–таки у них всё выудил. Эту же, молодую и неопытную, он быстро обдерёт. Уж слишком простой и доверчивой казалась всем юная баронесса.
День клонился к вечеру, когда Настя наконец поднялась в свои покои и прошла в спальню. Только здесь, в этой просторной, со вкусом обставленной комнате, она отдыхай душой и телом. У дверей в позе надежного стража и хозяина ложился Анчар, в задёрнутых кружевной вязью гардин окнах кипела то светло–жёлтым, то красноватым золотом осень. В левой стороне на берегу рукотворного озера или пруда, заложенного здесь ещё первым хозяином замка, на пригорке стоял домик смотрителя парка. Там же была площадка для приземления вертолёта и крохотного двухместного самолёта, который иногда прилетал в угодья замка. Прилетал он редко, но именно сейчас Настя услышала в небе знакомый рокот и подошла к окну, взяв бинокль. Самолёт подрулил к самому дому, и из кабин выпрыгнули лётчик и пассажир. Бинокль у неё был мощный, морской, — в пассажире она узнала Пряхина. На нём была полувоенная одежда: белая рубашка, френч, полугалифе и хромовые сапоги. Оба они с лётчиком быстро скрылись за дверью.
Наблюдать за порядком в домике и на домашнем аэродроме Пряхина назначили без её ведома, — то ли Вильгельм распорядился, то ли сам Ацер. |