Я даже не буду требовать публичного унижения твоего брата. Мне будет вполне достаточно, если он пострижется в монахи, оставив владимирский стол твоему сыну Александру Ярославичу, который объединит под своим скипетром сразу Новгород и Владимир, основу Единой Руси.
– Новгородцы, – сухо заметил Ярослав Всеволодович, – это еще те твари. За ними нужен глаз да глаз. Тугая мошна им дороже чести, а прибыток важнее гордости. И скажи мне, Великий князь Артанский, что будет с моими сродственниками-племяшами, сыновьями князя Юрия, если их удел заберет мой сын Александр?
– Во-первых, – усмехнулся я, – на новгородский хитрый зад и у нас найдется кое-что с винтом. Знаю, что еще не раз они будут гонять от себя твоего сына, как только им покажется, что без князя им теперь сподручней. Да только ведь сила в правде, а не в мошне, да и мы поспособствуем наказанию особо жадных. Что касается твоих племянников, то если они считают, что способны править частью Руси, то пусть собирают воев и завоевывают себе удел на восход или на закат от границы Руси. Прекратив внутренние междоусобицы, мы оставим без работы множество воев, и, чтобы они не стали ночными татями, их нужно будет срочно занять каким-нибудь делом на дальних границах русской земли. Пусть лучше расширяют эти границы мечом, бьются с булгарами, черемисами, мордвой, буртасами, башкирами, литвой, ляхами, немцами, датчанами и шведами, а не грабят таких же, как и они, русских людей.
– Разумно, Сергей Сергеевич, – произнес мой собеседник, – да только очень многим князьям такой ваш план окажется не по нраву, и они будут сопротивляться ему всеми своими четырьмя руками и ногами. Или наоборот, многим захочется самим залезть на стол верховного князя, для того, чтобы порулить всей Русью, отодвинув в сторону моего сына и его потомков, или даже вовсе их уничтожив. В любом случае, крови может пролиться ничуть не меньше, а даже больше, чем если мы оставим все как есть.
– Не может, Ярослав Всеволодович, – ответил я, – потому что в руках твоего сына сразу окажется ключевая территория нового государства: Рязанская и Владимирская земли. Прошлая Русь, которая в нашем мире именовалась Древней, пошла с земли племенного союза полян, центром которой стал Киев, а тут таким же ядром-семенем становится Северо-восточная Русь с центром в Москве, а те, кто будет сопротивляться руками и ногами, это в основном Чернигов, Переяславль, Киев, Волынь и Галиция. Эти территории на некоторое время можно и оставить в том виде, в каком они есть сейчас, чтобы потом, когда вокруг твоего сына сформируется мощное государственное ядро, снести все эти пережитки старины вместе с цепляющимися за них князьями одним могучим ударом. А что касается тех, кто попробует с ногами залезть на стол верховного князя, так эта проблема давно известная и методы борьбы с ней тоже далеко не новость. Тут самое главное, во-первых – вовремя раскрывать заговоры и вешать заговорщиков за причинное место высоко и коротко, а во-вторых – делать так, чтобы ни народ, ни бояре не принимали бы на троне самозванца и гнали бы его палками в дальние края.
– Ладно, – махнул рукой князь Ярослав Всеволодович, – быть посему. Получится – нашему роду слава и почитание в веках. Не получится – пусть все идет так, как оно идет. Ты же сам говорил моему сыну, что все на Руси должно сложиться довольно неплохо.
В ответ я только пожал плечами. Инициатива в досрочном объединении Руси исходила совсем не от меня, и если сами главные исполнители не будут гореть пламенным энтузиазмом, то и мне тоже подстегивать их тоже будет невместно. Кто я для них – чужак, пришелец, решающий на их земле какие-то свои, далекие от их интересов задачи. И если Александр с Глебом еще были готовы вспыхнуть ярким пламенем энтузиазма, насмерть драться за свои идеалы и, если надо, умереть за них с оружием в руках, то их папа, несмотря на всю свою историческую положительность, а также политический и жизненный опыт, уже угас, подернулся пеплом разочарований, несмываемой повседневной усталостью… Сейчас Ярослава Всеволодовича было бесполезно убеждать в пользе каких-либо новшеств, поскольку он был как тот вол, который ничего не видит, кроме своей борозды. |