|
Потомъ онъ взглянулъ угрюмо на свою старшую дочь, и взоръ его; повидимому, спрашивалъ: – За какимъ дьяволомъ здѣсь эта дѣвчонка? Дочка поняла безмолвный вопросъ, и поспѣшила отвѣчать: – Джорджъ въ городѣ, папа; онъ пошолъ по дѣламъ къ своему начальнику, и скоро воро-тится домой къ обѣду. – А! такъ онъ въ городѣ? Слоняется? Семеро одного не ждутъ, Джении. Съ этими словами, достойный джелтльменъ погрузился въ кресла, и въ комнатѣ наступило страшное, торжественное молчаніе, прерываемое только безпокойнымъ боемъ французскихъ стѣнныхъ часовъ. Когда колоколъ этого хронометра, увѣнчанного на верху веселой мѣдной группой, совер-шавшей жертвоприношеніе Ифигеніи, прогудѣлъ пять разъ на кладбищенскій манеръ, господинъ Осборнъ неистово дернулъ за сонетку своею правою рукою, и вслѣдъ за тѣмъ явился въ комнату буфетчикъ. – Обѣдать! проревѣлъ мистеръ Осборнъ. – Мистеръ Джорджъ еще не воротился, сударь, доложилъ буфстчикъ. – А какая мнѣ нужда до твоего мистера Джорджа? Развѣ я не хозяинъ въ своемъ домѣ? Обѣдать! И страшно мистеръ Осборнъ насупилъ свои чорныя брови. Амелія задрожала. Телеграфи-ческое сообщеніе глазъ быстро пробѣжало между остальными тремя леди. Послушный колоколъ въ нижнихъ областяхъ зазвенѣлъ на веселый ладъ, возвѣщая наступленіе господского обѣда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунулъ свои руки въ карманы длинного пальто, и по-шолъ въ столовую одинъ, грозно озираясь черезъ плечо на четырехъ изумленныхъ женщинъ. – Что это значитъ, моя милая? спрашивали одна другую молодыя леди, продолжая слѣдовать въ почтительномъ отдаленіи за сердитымъ старикомъ. – Я думаю, mesdames, фонды падаютъ на биржѣ, прошептала перезрѣлая весталка. Эта догадка, сколько вѣроятная, столько же и остроумная, содѣйствовала нѣкоторымъ об-разомъ къ успокоенію женскихъ сердецъ, такъ-какъ для имхъ биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаивъ дыханіе, онѣ вошли въ столовую и заняли свои мѣста. Старимъ прочолъ обычную молитву. Серебрянные приборы загремѣли. Амелія за-трепетала. Она сидѣла одна по другую сторону стола, ближе всѣхъ къ страшному Осборну, отъ которого только отдѣляло ее порожнее мѣсто, оставленное для Джорджа. – Супъ! сказалъ мистеръ Осборнъ погребальнымъ тономъ, повертывая въ рукахъ разлива-тельную ложку. Угостивъ такимъ образомъ Амелію и прочихъ дамъ, онъ налилъ въ свою собственную та-релку, и безмолвно углубился въ созерцаніе супа. – Принять тарелку у миссъ Седли! сказалъ онъ наконецъ. Она не можетъ кушать этого гад-кого супа… не могу и я. Помои! Гикксъ, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора. Сдѣлавъ такое распоряженіе относительно кухарки, мистеръ Осборнъ сообщилъ нѣсколько характеристическихъ и сатирическихъ замѣчаній касательно рыбы, и пользуясь этимъ случаемъ, произнесъ энергическое проклятіе на рынокъ, гдѣ продается эта гадкая рыба. Потомъ онъ снова погрузился въ глубокое молчаніе созерцательного свойства, и проглотилъ, одинъ за другимъ, нѣсколько бокаловъ вина. Его физіономія сдѣлалась еще угрюмѣй и мрачнѣе. Все трепетало и безмолвствовало. Вдругъ, къ общему благополучію, раздавшійся звонокъ возвѣстилъ о прибытіи Джорджа. Джоржъ вошолъ. «Ему никакъ нельзя было воротиться раньше. Начальникъ весьма долго разсуждалъ съ нимъ о служебныхъ дѣлахъ. Не нужно супа… и рыбы не нужно. Перекусить чего-нибудь… всѣмъ будетъ доволенъ. Превосходная бараннна… чудесный соусъ… все превосходно.» Веселость Джорджа противорѣчила восхитительнымъ образомъ пасмурной суровости его отца. Онъ шумѣлъ и болталъ безъ умолка въ продолженіе всего обѣда, къ величайшему наслажденію всѣхъ особъ, и въ особенности одной дѣвицы, сидѣвшей подлѣ него. |
