|
Гроссе, схватив подушку, поддерживавшую его голову, очевидно, намеревался бросить ее в меня, чтоб ускорить мой отъезд. Я показала ему расписание поездов как лучшее оборонительное оружие, которым располагала. – Взгляните сами, – сказала я, – и вы увидите, что мне придется ждать на станции, если я не подожду здесь. С трудом удалось мне убедить его, что нельзя уехать из Лондона в Сиденгам по железной дороге раньше известного часа, что я могу располагать, по крайней мере, десятью минутами до отъезда и что мне необходимо посоветоваться с ним. Он закрыл свои страшные глаза и откинул голову на спинку кресла, измученный болью. – Каково бы ни было положение дел, – сказал он, – женщина не может не трещать языком. Gut. Трещите своим. – Я нахожусь в затруднительном положении, – начала я. – Оскар едет со мной к Луцилле. Я, конечно, прежде всего позабочусь, чтоб он не встретился с Нюджентом, если только я не буду присутствовать при встрече. Но я не так уверена, как мне поступить относительно Луциллы. Должна ли я приготовить ее, прежде чем покажу ей Оскара? – Покажите ей хоть самого черта, – закричал Гроссе, – только вслед за тем привезите ее ко мне. Лучшее, что вы можете сделать, – это приготовить Оскара. Она не нуждается в приготовлении. Лже Оскар уже давно опротивел ей. – Опротивел ей? – повторила я. – Что вы хотите сказать? Он устало повернулся в кресле и начал мне рассказывать мягким и грустным голосом о своем секретном разговоре с Луциллой (уже переданном в дневнике). Я узнала о перемене в ее чувствах и в ее образе мыслей, так удивлявшей и огорчавшей ее. Я узнала об отсутствии приятного трепета, когда Нюджент брал ее руку на берегу моря, я узнала, каким горьким разочарованием была для нее его наружность в сравнении с идеальным представлением, которое она составила себе о нем, когда была слепа, в те блаженные дни, как выразилась она, когда ее называли «бедной мисс Финч». – Но все прежние чувства ее, конечно, возвратятся к ней, когда она увидит Оскара? – спросила я. – Никогда они не возвратятся к ней, никогда, хотя бы она увидела пятьдесят Оскаров! Он начинал пугать или раздражать меня, не могу определить. Знаю только, что я не хотела соглашаться с ним. – Когда она увидит человека, которого любит, начала я, – неужели вы думаете, что она будет чувствовать то же разочарование… Он не дал мне договорить. – Бестолковая вы женщина, – сказал он. – Она будет чувствовать его сильнее, чем теперь. Я говорю вам, что она была страшно разочарована, когда увидела красивого брата со светлым лицом. Судите сами, что она почувствует, когда увидит уродливого брата с синим лицом. Я вам вот что скажу. Она будет думать, что человек, которого она любит, обманул ее хуже, чем его брат. Я с негодованием возразила ему. – Его лицо, может быть, разочарует Луциллу, с этим я готова согласиться, – сказала я, – но на этом разочарование и закончится. Ее рука скажет ей, когда она возьмет его руку, что перед ней не обманщик. – Ее рука ей ничего не скажет, – возразил Гроссе. – У меня не хватило жестокости сказать это ей, когда она спрашивала меня. Вам я это скажу. Придержите свой язык и выслушайте. Все эти тонкости принадлежат времени, которое прошло, тому времени, когда ее зрение было в пальцах, а не в глазах. Всеми своими утонченными чувствами она поплатилась за счастье видеть мир. (И стоило поплатиться!) Вы все еще не понимаете? Это нечто вроде сделки между природой и нашей бедной Финч. Я беру у вас ваши глаза и даю вам тонкое осязание. Я отдаю вам ваши глаза и отнимаю у вас тонкое осязание. So! Кажется ясно? Понимаете? Я была слишком поражена, чтоб ответить ему. В продолжение всех наших последних тревог я смотрела на возвращение Оскара к Луцилле, как на верное средство возвратить ей счастье. |
