Развернув ее, я обнаружил левую половину стокроновой банкноты. Когда я сравнил ее с другой половиной из собственного бумажника, они идеально совпали. Я поднял на него глаза.

– Что ж, мистер Грахам, с этим, по‑видимому, все в порядке. Что я могу для вас сделать?

– Вы можете отдать мне сверток, – сказал он. – Это все, что мне нужно.

Я с сожалением покачал головой.

– Вы знаете все не хуже меня.

Он нахмурился.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что не могу передать вам сверток, поскольку его у меня нет.

Его усы снова дернулись, и глаза стали холодными.

– Давайте покончим с этими играми, Стюарт. Сверток. – Он протянул свою руку.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Вы были там – вы знаете, что произошло.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я был где?

– Возле аэропорта Акурейри. Вы как раз брали такси.

Его глаза блеснули.

– Неужели? – произнес он бесцветным голосом. – Продолжайте!

– Они схватили меня прежде, чем я понял, что происходит, и в считанные секунды освободили от груза. Он был в футляре из‑под фотокамеры.

Его голос надломился:

– Вы хотите сказать, что его у вас нет!

Я язвительно заметил:

– Если вы собирались быть моим телохранителем, то должен сказать, что свою работу вы проделали отвратительно. Слейду это не понравится.

– Клянусь Богом, нет! – произнес Грахам с чувством. Его правое веко задергалось от тика. – Так, значит, груз был в футляре из‑под фотокамеры.

– А где ему еще быть? Это единственный багаж, который у меня был с собой. Кому, как не вам, об этом знать – вы стояли прямо за мной и хлопали своими большими ушами, когда я проходил регистрацию в Рейкьявикском аэропорту.

Он посмотрел на меня с неприязнью.

– Считаете себя умным, не так ли? – он наклонился вперед. – Теперь поднимется ужасная суматоха. Вам лучше оставаться в пределах досягаемости, Стюарт, так, чтобы я смог легко вас найти, когда вернусь назад.

Я пожал плечами.

– А куда я могу деться? Кроме того, я уже заплатил за комнату, а мне не чужда шотландская бережливость.

– Вы воспринимаете все чертовски спокойно.

– А чего еще вы от меня ожидали? Думали, что я начну обливаться слезами? – Я рассмеялся ему в лицо. – Не будьте ребенком, Грахам.

Его лицо напряглось, но он ничего не сказал; вместо этого он поднялся со стула и вышел из ресторана. Я на пятнадцать минут погрузился в состояние глубокой задумчивости, успев за это время отполировать тарелку с бараниной и прийти к решению относительно того, что мне делать с выпивкой, если она попадет в мои руки, поэтому после ланча я отправился на ее поиски.

Проходя через фойе отеля, я увидел Бушнера‑Грахама, целиком поглощенного разговором в телефонной будке. Хотя в фойе было не особенно жарко, по его лицу катились струйки пота.

5

Я очнулся от глубокого сна из‑за того, что кто‑то потряс меня за плечо и прошипел:

– Стюарт, проснитесь!

Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Грахама.

Я уставился на него с недоумением.

– Как забавно! Я был абсолютно уверен, что закрыл входную дверь.

Он невесело усмехнулся.

– Вы ее закрыли. Вставайте, сейчас вас будут допрашивать. Вам лучше иметь ясную голову.

– Сколько сейчас времени?

– Пять утра.

Я улыбнулся.

– Гестаповская техника! Что ж, хорошо. Полагаю, я буду чувствовать себя лучше после того, как побреюсь.

Грахам заметно нервничал.