— Метя, говори правду! — потребовала я бешеным шёпотом, — Ты про сегодняшний день что-нибудь знаешь?

— Слышал кое-что, — признался Метя. — Придут хорошие лошади, и придерживать их никто не будет. Пальма из них самая лучшая. Давай, Пальма!

— Посмотреть бы на эту Пальму, — сказала в пространство Моника Гонсовская и поднялась с кресла.

Я спустилась за ней посмотреть на паддок. Пальма выглядела нормально, Ватман был спокоен, только немного начинал пениться.

— Он встанет, не дойдя до прямой, — высказала я своё мнение.

— Наверное, — согласилась Моника. — Это не самый лучший конь, ему дали допинг. Он извёлся, вы правы, но рановато. А мне больше нравится.., двое мне больше нравятся, Флинта и Цербер. Единичка и четвёрка. Поставлю-ка я на Пальму, Флинту и Цербера. Они тут самые лучшие.

— Дорисуйте ух треугольник, — посоветовала я.

— Извините, как? Что это такое?

— А, про это вы ещё не знаете? Самая глупая ошибка, которую нельзя допускать. Не дорисовывать треугольник. Вы ставите один-три и три-четыре, а где один-четыре? Из ста в девяноста случаях приходит третья сторона треугольника.

Моника Гонсовская с сомнением посмотрела на меня и на паддок.

— Не может быть. Эта Пальма должна выиграть. В самом худшем случае она будет второй, но не дальше.

— Как хотите, Я вас предупредила. Клинический случай был давно, один тип ставил по две тысячи, ставка тогда была ещё двадцать злотых, значит сейчас это было бы.., подсчитаю все эти нули.., как по двести тысяч. Один-четыре и три-четыре. Моя подруга стояла радом и из жалости напомнила ему дорисовать треугольник. Хотя бы одной ставкой по двадцать злотых. Нет, упёрся, что не будет, ну, она взяла и поставила эту третью сторону для себя. Пришло один-три, и за двадцать злотых выплатили восемьсот шестьдесят. Нельзя оставлять просто так третью сторону.

— Может, вы и правы. Я понимаю, что это бега… Поставлю я, пожалуй, на эту третью сторону, но подешевле, потому что не верю, чтобы Пальма не пришла.

Я поставила то же, что и она — Пальму, Флинту и Цербера по кругу, после чего вспомнила, что я должна Монику допросить. Народ бешено ставил на Ватмана, никто не доверял собственным глазам, да, по-моему, и Не понимал, что видит. А Ватман с каждой секундой пенился все больше. Арабский жеребец, он же потеряет форму через полчаса, как раз на половине дистанции! Тут все было ненормально.

Вернувшись наверх, я спросила у Моники о том, что думает тётка про Завейчика. Она рассказала мне примерно то же самое, что и Януш, только добавив мелкие штрихи.

— Ну, если честно, то на самом деле она боится потерять.., как бы это получше выразиться.., опекуна. Завейчик же ей все устраивал, она ему столько лет безгранично доверяла… Дружили они. Без Завейчика она словно осиротела, хотя знакомых у неё много. Она к нему привыкла. А я голову ломаю, куда он делся. Наверное, что-то очень важное; без всякого повода он бы меня в субботу не бросил. По счастью, я тогда встретила одного знакомого, он меня и отвёз. А машину Завейчика мне велели очень тщательно осмотреть, ну, я осмотрела, но ведь я на эту машину заранее особого внимания не обращала… Только моё одеяло… Больше, по-моему, ничего не пропало, вроде как все лежало на месте.

Я подумала, что, может быть, Завейчик решил спрягаться где-то в полевых условиях и для этого взял с собой одеяло Моники, чтобы укрыться ночью. Оно ему оказалось словно манна небесная.