— Им остается только надеяться на то, что когда-нибудь их кто-нибудь полюбит.

Коннор негодующе фыркает, но в глубине души понимает, что откреститься полностью от этой мысли не получится, как и от всего то­го, что сказали другие. Он вспоминает родите­лей. А они любили его когда-нибудь? Безуслов­но, когда он был маленьким, его любили. А по­том перестали, но это еще не значит, что он лишился души... хотя порой ему действительно кажется, что так оно и есть. По крайней мере, часть ее погибла, когда родители подписали разрешение на разборку.

— Диего, это так мило, — говорит Хайден са­харным голоском. — Думаю, тебе стоит начать писать поздравительные открытки для других.

— Может, мне стоит начать писать их на тво­ей роже?

Хайден встречает это предположение бод­рым смехом.

— Ты, я смотрю, любишь посмеяться над мне­нием других, — замечает Коннор. — Как же так получается, что у тебя нет своего?

— Да, кстати, — присоединяется Гундос.

— Ты любишь манипулировать людьми ради развлечения. Теперь твоя очередь. Развлеки нас, — перебивает его Коннор.

— Да, да, — соглашается Гундос.

— Скажи-ка нам, — требует Коннор, — что про­исходит в Мире, в Котором Живет Хайден. Когда мы обретаем душу?

Хайден долго не отвечает. Когда он нако­нец решается заговорить, в его голосе звучит неуверенность.

— Я не знаю, — тихо произносит Хайден.

— Это не ответ, — поддразнивает его Гундос, но Коннор хватает его за руку и дергает, вынуж­дая замолчать, потому что парень ошибается. Хотя в темноте не видно лица Хайдена, Кон­нор определил по голосу: он сказал правду. Та­кая искренность для Хайдена нехарактерна и резко контрастирует с его обычной клоунадой. Возможно, это первые слова, сказанные им от души за все время их короткого знакомства.

— Да нет, это ответ, — говорит Коннор. — Мо­жет, это даже самый верный ответ. Если бы лю­ди умели признаваться в своем незнании, мо­жет, никакой Хартландской войны никогда бы и не случилось.

Под днищем корзины раздается механичес­кий лязг. Гундос от неожиданности испуганно вскрикивает.

— Шасси, — объясняет Коннор.

— А, точно.

Через несколько минут они прибудут в мес­то назначения, каким бы оно ни было.

Коннор пытается подсчитать, как долго они находились в воздухе. Девяносто минут? Час? Два часа? Определить, в каком направле­нии они летели, никак не получится. Они мо­гут сесть где угодно. Может, Гундос и прав: са­молет летит в режиме автопилота и по коман­де с пульта управления упадет в океан, чтобы избавиться от них, как от нежелательной улики. Или еще что похуже? Что, если... Что, если...

— А что, если нас просто отправили в заго­товительный лагерь? — говорит Гундос. На этот раз Коннор не приказывает ему заткнуть­ся, потому что ему в голову лезут похожие мысли.

Ответить Гундосу решает Диего:

— Если так, я бы хотел, чтобы мои пальцы до­стались скульптору и он использовал их, чтобы создать что-то вечное.

В наступившей тишине все размышляют над словами Диего. Потом Хайден решает вы­сказаться:

— Если меня отдадут на разборку, хотелось бы, чтобы мои глаза достались фотографу — та­кому, который снимает супермоделей. Вот что хотят видеть мои глаза.

— А я хочу, чтобы мои губы достались звезде рок-н-ролла, — говорит Коннор.

— Ноги — олимпийскому чемпиону.

— Уши — дирижеру оркестра.

— Желудок — ресторанному критику.

— Бицепсы — культуристу.

— Мои носовые пазухи врагу не пожелаю.