Когда Бобби умер, его брату, до этого — пассажиру фургона, пришлось быстро выбираться наружу и научиться самому быть разведчиком-первопроходцем.
Я летел над своим прошлым с предельной скоростью, глядя вниз.
— Все, что я узнал, Дикки, начиная с того момента, показало мне, что каждому из нас дана сила делать выбор, сила изменять свою судьбу. Все, что произошло позднее: Рой ушел в армию, отец оставался таким же сдержанным, мама ударилась в политику, я научился летать, — все словно говорило: верь в себя, никогда не рассчитывай, что кто-то другой покажет тебе путь или сделает тебя счастливым.
Он смотрел вдаль.
— Мама и отец так не считают.
— Правильно. Их мнение противоположно. Мама — миссионер, работник социальной службы, политик; отец — священник, капеллан, сотрудник Красного Креста. Они учили Жить для Других, и, Дикки, они были неправы!
Он окаменел.
— Не смей говорить, что мама неправа, — сказал он. — Ты можешь сказать, что она думает иначе, но никогда не смей говорить, что мама неправа!
Как сильно я любил свою мать и сколь слабым оказалось ее влияние на меня! Жить для других, мама, — это лучший способ уязвить тех, кому хочешь помочь. Таскай в гору их фургоны — и закончишь с разбитым сердцем. Ты защитила меня от смерти Бобби, уберегла меня от моих же чувств так, что я встретился с ними только сейчас, полвека спустя. Как ты могла так ошибаться, и почему я все еще тебя люблю?
— Я рад, что она не сказала мне, что Бобби собирается умереть, — сказал я. — Мне даже не хватает воображения представить, кем я мог бы стать, если бы она это сделала.
— Миссионером? — сказал он.
— Я — миссионером? Это невозможно. Хотя — скорее всего.
— А ты мог бы сейчас им стать? — сказал он, как будто надеясь посмертно утешить мою мать.
Я громко засмеялся.
— Для меня священник — это тот, кто убил Бога, Дикки! Ты разве не помнишь?
— Нет.
Конечно, подумал я. Он у нас — Хранитель Забытого, а я это помню как сейчас.
— После смерти Бобби, — сказал я, — у меня появились простые детские вопросы о жизни, которые привели к разрушению Бога-Который-Был-Мне-Известен и к первой встрече с моей собственной истиной.
Дикки не мог представить, что я помню хоть что-то значительное из своего детства.
— Какой священник? Что произошло?
— Я сейчас покажу тебе, что произошло, — сказал я. — Когда я стою здесь, я — это я. Когда я стою там, я — Внутренний Священник. Ладно?
Он улыбнулся, предвкушая мою беготню вверх-вниз по холму.
— Бог всемогущ? — спросил я, маленький мальчик, у мудрого взрослого.
Я шагнул вперед и повернулся, чтобы взглянуть сверху вниз на ребенка. Теперь я был жизнерадостным священником в темно-зеленой рясе с эмблемой фирмы на цепи вокруг моей шеи.
— Конечно! Иначе он бы не был Богом, не правда ли, сынок?
— Бог нас любит?
— Как ты можешь спрашивать? Бог любит каждого из нас!
— Почему хорошие люди, которых любит Бог, гибнут в войнах и насилии, бессмысленных убийствах и глупых катастрофах, почему страдают и умирают невинные умные дети, почему умер мой брат?
А теперь осторожно с голосом: нужно скрыть неуверенность.
— Некоторые вещи недоступны пониманию, дитя мое. Отец наш небесный посылает величайшие беды тем, кого любит больше других. Он должен быть уверен, что ты любишь Его сильнее, чем своего смертного брата. |