Изменить размер шрифта - +
Когда Бобби умер, его брату, до этого — пассажиру фургона, пришлось быстро выбираться нару­жу и научиться самому быть разведчиком-первопроходцем.

Я летел над своим прошлым с предельной скоростью, глядя вниз.

— Все, что я узнал, Дикки, начиная с того момента, показало мне, что каждому из нас дана сила делать выбор, сила изменять свою судьбу. Все, что произошло позднее: Рой ушел в армию, отец оставался таким же сдержанным, мама ударилась в политику, я научился летать, — все словно говорило: верь в себя, никог­да не рассчитывай, что кто-то другой покажет тебе путь или сделает тебя счастливым.

Он смотрел вдаль.

— Мама и отец так не считают.

— Правильно. Их мнение противоположно. Мама — миссио­нер, работник социальной службы, политик; отец — священник, капеллан, сотрудник Красного Креста. Они учили Жить для Дру­гих, и, Дикки, они были неправы!

Он окаменел.

— Не смей говорить, что мама неправа, — сказал он. — Ты можешь сказать, что она думает иначе, но никогда не смей гово­рить, что мама неправа!

Как сильно я любил свою мать и сколь слабым оказалось ее влияние на меня! Жить для других, мама, — это лучший способ уязвить тех, кому хочешь помочь. Таскай в гору их фургоны — и закончишь с разбитым сердцем. Ты защитила меня от смерти Бобби, уберегла меня от моих же чувств так, что я встретился с ними только сейчас, полвека спустя. Как ты могла так ошибаться, и почему я все еще тебя люблю?

— Я рад, что она не сказала мне, что Бобби собирается уме­реть, — сказал я. — Мне даже не хватает воображения предста­вить, кем я мог бы стать, если бы она это сделала.

— Миссионером? — сказал он.

— Я — миссионером? Это невозможно. Хотя — скорее всего.

— А ты мог бы сейчас им стать? — сказал он, как будто надеясь посмертно утешить мою мать.

Я громко засмеялся.

— Для меня священник — это тот, кто убил Бога, Дикки! Ты разве не помнишь?

— Нет.

Конечно, подумал я. Он у нас — Хранитель Забытого, а я это помню как сейчас.

— После смерти Бобби, — сказал я, — у меня появились простые детские вопросы о жизни, которые привели к разруше­нию Бога-Который-Был-Мне-Известен и к первой встрече с моей собственной истиной.

Дикки не мог представить, что я помню хоть что-то значи­тельное из своего детства.

— Какой священник? Что произошло?

— Я сейчас покажу тебе, что произошло, — сказал я. — Когда я стою здесь, я — это я. Когда я стою там, я — Внутренний Священник. Ладно?

Он улыбнулся, предвкушая мою беготню вверх-вниз по холму.

— Бог всемогущ? — спросил я, маленький мальчик, у мудрого взрослого.

Я шагнул вперед и повернулся, чтобы взглянуть сверху вниз на ребенка. Теперь я был жизнерадостным священником в темно-зеленой рясе с эмблемой фирмы на цепи вокруг моей шеи.

— Конечно! Иначе он бы не был Богом, не правда ли, сынок?

— Бог нас любит?

— Как ты можешь спрашивать? Бог любит каждого из нас!

— Почему хорошие люди, которых любит Бог, гибнут в вой­нах и насилии, бессмысленных убийствах и глупых катастрофах, почему страдают и умирают невинные умные дети, почему умер мой брат?

А теперь осторожно с голосом: нужно скрыть неуверенность.

— Некоторые вещи недоступны пониманию, дитя мое. Отец наш небесный посылает величайшие беды тем, кого любит боль­ше других. Он должен быть уверен, что ты любишь Его сильнее, чем своего смертного брата.
Быстрый переход