Воробей осмотрел коробку. То, что было на ней написано, не имело для него значения. Он не обратил внимания и на изображение крысы в кружочке, перечеркнутое красной линией, — важным было только отверстие и вкусно пахнувшая еда внутри. Прижав коробку лапой, чтобы не вертелась, Воробей просунул внутрь рыжую морду. И, высунув язык, начал облизывать кусочек сушеного мяса.

Но тут же он зажмурился, у него защипало в глазах. В еде было что-то горькое… что-то неприятное. Воробей выдернул голову из коробки. Он слышал шум на другом конце рыночной площади, ветер доносил до него мяуканье. Смущенный Воробей посмотрел на небо. Бледная луна стала больше, но один ее край все еще затягивала туманная мгла, — до полнолуния оставалось еще один-два дня. А обычные собрания сообщества проходили в полнолуние. Но может быть, собрание все-таки состоялось? Может, ему кто-то и говорил об этом? Может, он тоже должен быть там? Воробей вечно забывал такие вещи.

Бросив коробку с невкусным мясом, Воробей направился вокруг обшитой досками церкви и через мощеную площадь. Но тут же остановился, тяжело дыша.

— Что-то я не чувствую… что-то я как будто не в себе, — пробормотал он.

Воробей попытался умыться, но его лапы дрожали и не слушались, а подушечки повлажнели. На слабеющих лапах Воробей снова направился к вязу.

— Это пройдет, — заверил он себя.

Желудок вдруг сжался. Грудь пронзило острой болью.

Тихо мяукнув, Воробей упал на землю.

Глаз луны

Далеко-далеко, в дельте Нила, спал город Заказик. Изредка проезжали по его пыльным улицам машины, в теплом воздухе плыла музыка, лившаяся из какого-то открытого окна. Было так тихо, как только может быть в городе; Заказик пребывал в состоянии почти нерушимого покоя.

На взгляд человека, в ту ночь посмотреть было особо не на что, и совершенно нечего было бояться. Но глаза кошек гораздо глубже видели сквозь темноту. Горбатая луна висела в небе, изогнувшись, как хищник, готовый к прыжку.

В тайном дворце в самом сердце города все деловито бурлило: за стенами из крошащегося кирпича по мрачным коридорам маршировали стражи, мускулистые кошки с длинными лапами и острыми клыками. Во внутренней палате высшие жрецы окружили Сюзерена, молча сидевшего в полутьме. Опустив голову, он повторял за ними напев:

С трудом передвигаясь на старых хрупких лапах, Ипанель тащился к палате Сюзерена. Он слышал о разрушительном плане Владыки. И поклялся остановить его — любой ценой. Ипанель был старейшим придворным шалианом, мистиком, пережившим за долгие годы во дворце многочисленные заговоры, междоусобицы и схватки. Он воспитывал Сюзерена с младенчества, показывал ему дороги Фьянея до того, как великий вожак хотя бы отчасти осознал свою силу. Фьяней был миром духов и вторых «я» кошек, — не миром снов, но таинственным лабиринтом, что вился между ними и миром яви. Ипанель лучше многих знал, что лишь особенные кошки могут входить во Фьяней по собственной воле. И некоторые становились настоящими мастерами движения между мирами, набираясь силы в мире полусна. Это относилось и к Сюзерену. Владыка Кошек превзошел своего учителя еще в юности, и теперь, понимал Ипанель, трудно было оценить способности Сюзерена. Трудно было даже вообразить, как далеко он может зайти в своем страстном желании мести.

Ипанель был грозным учителем — свирепым и требовательным. Хотя он был уже очень стар, мало кто решился бы поссориться с ним.