Кирилл Кудряшов. Бегун
Глава 1
Грузовик надсадно ревет, перебираясь через очередной снежный занос. Впрочем,
назвать снегом это темное нечто, скрипящее под колесами моего "ЗИЛа" - значит
сильно приукрасить этот затянувшийся ночной кошмар. Быть может, даже превратить
его в сказку... Сумрак вокруг меня кажется живым, обволакивающим мою машину, и
даже мощные фары не способны заставить его отступить. А ведь по часам чуть
больше полудня.... Мне не привыкать - вечная ночь давно стала для меня обычным
явлением, а вот мой юный спутник, проведший, наверное, большую часть своей жизни
в ярко освещенном бункере, со страхом выглядывает из окна.
Никогда не поверю, что он ни разу не выбирался на поверхность. Не поверю, что он
не знал, в какой цвет окрасила война когда-то голубое небо. Не поверю и все тут
- даже в подземные "муравейники" доходят вести о том, каково живется здесь, на
поверхности.
Но, Боже мой, до чего он испуган.
- Парень, - окликаю его я, чтобы хоть как-то развеять молчание, - Сколько тебе
лет?
Кажется, он даже не сразу понимает вопрос - на его лице смесь страха и
любопытства, однако, первого все же больше.
- Что вы спросили? - говорит, он, наконец.
- Сколько тебе лет? - повторяю я свой вопрос.
- Двадцать. - немного подумав говорит он. Гадает, зачем я спрашиваю его, или и в
самом деле с трудом вспоминает, сколько зим прошло с его рождения. Календарных
зим, разумеется. Этой черной зиме не видно конца и края.
- И ты умеешь делать бомбы?
- Умею. - с гордостью говорит он, и лицо его светлеет. - Я был лучшим в классе.
- Ты знаешь, что тебя ждет? - неподходящая тема для невинного разговора, но я не
могу не спросить. В самом деле, интересно, осознают ли оружейники, с чем им
предстоит столкнуться? Понимают ли, что вся их оставшаяся жизнь пройдет близ
ядерных бомб и, как следствие, при повышенном радиационном фоне. Отдают ли себе
отчет в том, что сотворит с ними радиация?
- Догадываюсь. - говорит он, мрачнея, но тут же вновь улыбается. - А вдруг я
окажусь бегуном, как и вы?
Мне хочется рассмеяться от его нелепой надежды, но смех, почему-то застревает в
горле. Грех смеяться над больными людьми.
- Нас мало. - говорю я. - Очень мало. Я сама знаю в городе лишь четверых бегунов.
- А в других городах? - спрашивает он.
- Не знаю. Не была. Иногда мне кажется, что мы - последний город в этом мире.
- Я так не думаю. - говорит он, одной этой фразой тут же выдавая себя как "подземного"
интеллигента. - Должны же быть и другие. Ведь кто-то же продолжает воевать.
- Я знаю только одно. - решительно говорю я, - Американцы продолжают нас бомбить,
а мы продолжаем бомбить их. Все! На этом мои знания о мире обрываются, да и твои,
мне кажется, тоже. Связи нет - кругом магнитные поля. Отправиться в другой город
могли бы, пожалуй, лишь безумцы, да бегуны, среди которых, между прочим,
безумцев нет. Поэтому мы и сидим здесь, продолжая отстреливаться в меру своих
сил и отбивать их ракетные атаки. Для нас другого мира нет! Кстати, если бы тыл
бегуном, то уже ощутил бы это. Здесь, в машине, радиационный фон уже гораздо
выше, чем под землей.
Он умолкает, и я понимаю, что сболтнула лишнего. Зря. Парень неглупый - по морде
его вижу, и может далеко пойти. Кто знает, быть может, именно он изобретет что-то,
что поможет пробить их противоракетную оборону. Быть может, именно он положит
конец войне...
Перемахнув через очередной снежный холм, скрывающий под собой развалины какого-то
здания, я признаюсь себе, что в окончание войны я верю даже меньше, чем в том,
что однажды мы установим связь с другим городом, так же продолжающим воевать.
|
