|
Небо над нами, вдруг словно раскалывается пополам от сильного грохота, заставив моего спутника вздрогнуть и покрепче вцепиться потными руками в дверную ручку. - Что это? - спрашивает он, - Бомба? - Всего лишь гром. - говорю я. - Не вглядывайся в тучи, молний ты все равно не увидишь, слишком толстый слой пыли. Но грозы сейчас бывают очень часто. Ты что, никогда не слышал? - Вы же знаете, я жил в бункере. Там с трудом слышен взрыв, не говоря уже о простой грозе. - Знаю. - я вздыхаю, вспоминая о сыне, живущем в таких же подземных катакомбах, как и этот парнишка. И он словно угадывает мои мысли. - У вас есть дети? - Да. - с неохотой отвечаю я, - Сын. Коля. Живет в восьмом бункере. - Где это? - Там. - я неопределенно машу рукой куда-то на юго-запад, и парнишка понимает меня, не смотря на то, что мой голос тонет в громогласном рокоте неба. Какое-то время мы едем молча. Оба понимаем, что невольно задели чувства друг друга, и напряженно думаем, о чем бы поговорить еще. Точнее, думает он, а я - лишь наблюдаю за дорогой. То есть, за пространством перед капотом моего грузовика, так как от дорог не осталось и следа еще в первый год войны, когда и были построены бункеры. С неба начинает сыпать снег. Настоящий, белый снег, а не та черная труха, к которой я успела привыкнуть. Пожалуй, впервые за последние два месяца я вижу белый снег... Логично, ведь вот уже неделю, как над нами не рвались бомбы. Пыль и гарь осела, и вот вам результат. Белый снег... И если для меня он просто редкое явление, то для моего спутника и вовсе вселенское чудо. - Смотрите! - радостно кричит он, указывая вперед за невозможностью охватить взмахом руки в тесной кабине все пространство вокруг, одарившее нас, пусть на короткий миг, настоящим снегом. Таким, какой был до войны. - Снег! Снег! Настоящий снег! - Как на картинках, да? - спрашиваю я, ощущая гордость за то, что я живу на поверхности, а не отсиживаюсь в стальных бункерах, ожидая окончания войны. Ну, если быть точнее, то живу я, все же, в заводском бункере, а на поверхности работаю, но... Все равно, этот черный мир - мой, а его - спрятан глубоко под землей, под толщей бетона и свинцовых листов. - Не издевайтесь. - парень, вдруг, становится серьезным. - Я еще помню снег. Я много раз играл в снежки, еще когда ходил в школу. Давно... До Дня Первой Атаки. - И не думала даже. - честно отвечаю я. - Я отнюдь не считаю тебя зеленым юнцом, который знает довоенную жизнь лишь по своим учебникам. Он умолкает, потупив взгляд в пол. И вновь молчание, нарушаемое лишь шорохом "дворников" по лобовому стеклу. Он думает, я слежу за дорогой. Впереди, на границе черной земли и белого воздуха, пропитанного снегом, мелькает едва различимая белая точка. Нет, не белая, серебристая, иначе свет фар так не заиграл бы на ней. Чисто инстинктивно я выпрямлюсь в водительском кресле, готовясь к худшему - что-то неизведанное, посреди "черного безмолвия", вполне может оказаться опасным. В радиоактивном мире возможно все. Мы приближаемся, и точка увеличивается в размерах. Переводя свои глаза на инфракрасное зрение я вижу, что это человек. Человек в защитном костюме, стоящий на моем пути и терпеливо ожидающий чего-то. Или кого-то? Быть может, меня? Мародеры? Скорее всего, хоть и трудно поверить в то, что они пасли меня от самого бункера. Прикидывая все "За" и "Против" я прихожу к выводу, что я им, в принципе, не нужна. Мой фургон пуст, и даже в кабине нет ни грамма продовольствия или лекарств, за которыми, обычно, охотятся эти одичавшие люди. |
