|
«Ну хватит разжигать страсти, уж телефон-то Дани у меня есть. И город этот, чей бы он ни был — явно не в состоянии войны. Нужно просто постучать куда-нибудь и попросить разрешения позвонить». Йохим толкнул ближнюю незапертую калитку и по выложенной каменными плитами дорожке направился к дому, стараясь не наступать в лужи. Все три этажа коттеджа с нарядным балконом и фигурной черепичной крышей светились высокими, явно праздничными окнами, отбрасывая на мокрую дорожку глянцевые блики. «Фу, черт! Конечно же, полный ботинок. Как всегда. Динстлер в своем репертуаре» — злился Йохим, обманутый тенью и осторожно прыгнувший в самый центр большой лужи. Он поднялся на ступени и решительно нажал на кнопочку бронзового звонка. Подождал и нажал снова. — Зина, да где же ты, в дверь звонят, — услышал он женский голос. Послышались шаги и дверь распахнулась.
— Простите, добрый вечер, сударыня… Доброго Рождества… Мне… мне… необходимо позвонить…» — лепетал он заготовленную фразу и не слышал своего голоса. На пороге, придерживая дверь обнаженной рукой и насмешливо улыбаясь, стояла Алиса.
4
— Зина, Зина, проводи доктора переодеться — у него полный ботинок воды! Как же это вы — единственная глубока лужа — и прямо в «яблочко»! Алиса разглядывала тяжело прислонившегося к дубовой панели Йохима. — Да что с вами? За вами гнались? — Напротив — от меня удрал таксист. Просто, всякий раз, когда я неожиданно встречаю вас, у меня подкашиваются ноги… А ботинок… вы что — подглядывали из окна? Алиса пожала плечами: — Шпионаж — не мое амплуа. Чтобы знать, мне вовсе не надо подглядывать… А ну — раздевайтесь! Вас уже заждались. — Можно я так минуточку постою и просто посмотрю, чтобы привыкнуть?.. Свет люстры, падающий из холла подсвечивая золотом пушистую шапку волос, очерчивая силуэт Алисы, одетой в узкое открытое платье так что руки на фоне бархатной черноты удивляли тонкостью и белизной. А лицо… Взяв Алису за пелчи, Йохим развернул ее к свету, пристально вглядываясь в обновленные черты. Так быстро и жадно, по нескольку раз возвращаясь к началу, читают любовные записки; сначала охватив главную добычу смысла, а потом долго охотясь за разбегающимися оттенками, выискивая недосказанное между строк. — Хорошо, очень хорошо! — шептал Йохим, — А это? — Он быстро провел пальцем по ее брови в том месте, где полоску густых волосков рассекал шрам. — Карандаш? — Вы хотите, чтобы я всегда ходила a la naturelle — как под лупой в вашем кабинете. Дудки! И это, и это, и это… — Алиса ткнула пальцем в щеки, глаза и губы, — «Мадам Ланвен» — лучшая парфюмерия в Европе! — Я разделяю с ней лавры и преклонясюь — она с легкостью ликвидировала мои недоработки. Хотелось бы и впредь рассчитывать на сотрудничество: работая в паре мы горы свернем!.. Правда, Алиса, это все так здорово!.. Я знаю, что даже в огромной толпе, состоящей сплошь из кинозвезд, ну где-нибудь на фестивале во дворце Шайо, будете видны вы одна, будто только на вас направлен откуда-то сверху луч прожектора… Вы знаете, как бывает — бродишь один по пустым музейным залам, скользя по сторонам уже усталым пресыщенным взглядом, и вдруг «цепляешься» за какое-то полотно, скромно висящее в ряду с другими. Подходишь — и столбенеешь от восторга, а потом, прищурившись, читаешь латунную табличку: «Тициан» или «Ботичелли». — Вы опять за свое, Йохим. Но я рада, что вы довольны собой. Потому что я — уже наполовину — ваше творение! С фасада, конечно… — С кем ты там заговорилась, дочка? — в холле появилась Елизавета Григорьевна и опешила, увидев обнимающуюся пару: Йохим все еще держал Алису за плечи, восторженно глядя в ее лицо. |
