Через пятнадцать минут он опять был на кухне у Роберта Окерблума. Сидел на том же стуле, что и несколько часов назад, пил чай.

– Иной раз мешают разные неожиданности, – сказал комиссар. – Случился сильный пожар. Но теперь он под контролем.

– Понимаю, – учтиво отозвался Роберт Окерблум. – Быть полицейским наверняка очень нелегко.

Валландер смотрел на него, ощупывая в кармане наручники. Он не возлагал особых надежд на допрос, который предстояло начать.

– У меня к вам несколько вопросов, – сказал он. – Мы ведь вполне можем поговорить и здесь.

– Конечно. Задавайте ваши вопросы.

Валландер заметил, что мягкий и вместе с тем отчетливо предупредительный тон Роберта Окерблума действует ему на нервы.

– В первом вопросе я не очень‑то уверен. У вашей жены есть проблемы со здоровьем?

Окерблум посмотрел на него с удивлением:

– Нет. С какой стати?

– Просто я подумал, вдруг она узнала, что у нее какое‑то тяжелое заболевание. В последнее время она ходила к врачам?

– Нет. И вообще, если бы она заболела, то непременно сказала бы мне.

– Есть тяжелые болезни, о которых люди порой предпочитают не рассказывать. По крайней мере, им нужно несколько дней, чтобы собраться с духом и с мыслями. Ведь нередко больному приходится утешать того, кому он сказал о своей болезни.

Прежде чем ответить, Роберт Окерблум задумался:

– Я уверен, ничего такого не было.

Валландер кивнул и продолжал:

– А как насчет алкоголя? В этом плане у нее все в порядке?

Роберт Окерблум вздрогнул.

– Почему вы об этом спрашиваете? – помолчав, спросил он. – Ни она, ни я алкоголем не увлекаемся, в сущности в рот не берем.

– И все‑таки шкаф под мойкой заставлен крепкими напитками, – сказал Валландер.

– Мы не против, когда другие выпивают. В разумных пределах, конечно. Иногда к нам приходят гости. Даже такая маленькая риелторская контора, как наша, временами устраивает так называемые презентации.

Валландер кивнул. У него не было причин не принимать этот ответ. Он достал из кармана наручники и положил их на стол, пристально наблюдая за Робертом Окерблумом.

Как он и ожидал, на лице Окерблума отразилось недоумение.

– Вы хотите задержать меня? – спросил он.

– Нет. Эти наручники я нашел в нижнем ящике левой тумбы, под пачкой писчей бумаги, в вашей конторе наверху.

– Наручники… я никогда раньше их не видел.

– Поскольку вряд ли их положили туда ваши дочери, остается допустить, что они принадлежали вашей жене, – сказал Валландер.

– Ничего не понимаю.

И вдруг Валландер понял, что Окерблум лжет. Еле заметная модуляция голоса, легкая неуверенность во взгляде. Вполне достаточно, чтобы Валландер заметил.

– Кто‑нибудь другой мог положить их туда?

– Не знаю. У нас бывают только члены нашего прихода. Не считая гостей на презентациях. Но они наверх не поднимаются.

– А еще?

– Наши родители. Кое‑кто из родни. Подружки девочек.

– Довольно много народу, – заметил Валландер.

– Ничего не понимаю, – повторил Роберт Окерблум.

Конечно, не понимаешь: как умудрился забыть про них и не спрятать, думал Валландер. Вопрос в другом: что они означают?

Впервые комиссар задал себе вопрос: не мог ли Роберт Окерблум убить свою жену? Но тотчас отмел эту мысль. Наручников и лжи маловато, чтобы опровергнуть все прежние его допущения.

– Вы правда не можете объяснить, что это за наручники? – переспросил Валландер.