Возможно, мне и удалось бы накачать в него больше энергии и добиться большей четкости изображения, но я оставлял это на крайний случай. Малейший перебор – и все заклятие могло полететь ко всем чертям, оставив меня слишком изможденным, чтобы восстановить связь. Гораздо более разумным представлялось держаться вплотную к нему и слушать. Уловить звук проще – тем более, что тесный интерьер салона только усиливал его.
Машина остановилась в трех шагах от парка. Странное это место: образ у него какой-то раздвоенный. Парк пытается совместить в себе изысканную работу ландшафтного дизайнера и детскую площадку, и всякий раз, когда я вижу его, у меня складывается впечатление, что побеждают детки. Что ж, я за них рад. В возрасте четырех, или шести, или даже восьми лет думаешь не о эстетике итальянского Возрождения, а о том, где бы лучше поиграть. Я, во всяком случае, в свое время думал именно об этом.
Я сосредоточился чуть сильнее, и звуки ночного города ожили вокруг меня, превратившись из невнятного ропота в реальный городской шум – словно я сам стоял на этом месте. Шум уличного движения. Далекая полицейская сирена. Почти неслышный шелест шин по расположенной почти в миле магистрали. Похожее на стрекот кузнечика щебетание далекой сигнализации. Все это представлялось мне звуками оркестра, пробующего инструменты перед увертюрой.
Быстрые, уверенные шаги приближались к машине. Занавес поднимался.
Отворилась правая, пассажирская дверь машины, и рядом с первой призрачной фигурой возникла другая. Дверь захлопнулась – громче и резче, чем можно было.
– Ты с ума сошел, – спросил пассажир, – назначив встречу здесь?
– Чем это место плохо? – буркнул Серый Плащ.
Голос его оказался тенором, хот слышался мне отдаленным, словно из радиопередачи с помехами. И акцент… какой-то такой, восточноевропейский. Трудно сказать.
– Самое что есть гнездо чертовых зажиточных белых англо-саксонских американцев, – буркнул пассажир. Голос его звучал ниже, так же приглушенно, и ни намека на иностранный акцент я не услышал. Ни дать, ни взять телеведущий со Среднего Запада. – Здесь пруд пруди их частных секьюрити. Полиции. Стоит кому-то что-то заподозрить, и не успеешь оглянуться, как окажешься в центре внимания.
Серый Плащ негромко рассмеялся.
– Поэтому мы в полной безопасности. Глубокая ночь. Все эти милашки спят сладким сном. Нас никто не увидит.
Второй недовольно буркнул что-то в ответ. На пассажирском сидении вспыхнул и погас язычок огня, и до меня с легким запозданием дошло, что он просто зажег сигарету.
– Ну?
– Нет.
– Нет? – переспросил пассажир. – Ни телок? Ни чародея? Что значит – «нет»?
– И те, и другой, – произнес Серый Плащ. В голосе его послышался лед. – Ты говорил, он боится огня.
– Боится, – подтвердил пассажир. – Ты бы видел его гребаную руку.
Левая моя рука невольно сжалась с силой, от которой хрустнули суставы, и эхо реального звука в лаборатории донеслось и до воссозданного магией города.
Голова Серого Плаща повернулась как на звук выстрела.
– Чего? – не понял пассажир.
– Ты слышал?
– Чего слышал?
– Что-то… – неопределенно произнес Серый Плащ.
Я затаил дыхание, заставив пальцы разжаться.
Несколько секунд пассажир оглядывался по сторонам.
– Ты его боишься, – хмыкнул он, наконец. – Только и всего. Ты его упустил, потому и боишься.
– Да не боюсь я, – огрызнулся Серый Плащ. – Естественная предосторожность. Он сильнее и изобретательнее, чем у вас полагают. Вполне возможно, он смог каким-то образом проследить за мной. |