|
Подожди меня здесь, сын мой, дай мне только несколько минут, чтобы искупаться – я ведь для этого и пришел сюда. Широко шагая, монах направился прямо в лесную чащу. Белларион окликнул его: – Где ты купаешься? – Тут неподалеку есть ручеек, – бросил тот через плечо. – Но не уходи отсюда, сын мой, чтобы потом нам не разминуться. Такая форма обращения показалась Беллариону несколько странной: всякий мог назвать минорита братом, но уж никак не отцом. Однако не это подозрительное недоразумение заставило его проворно вскочить на ноги: юноша с детства привык к чистоте, и если здесь поблизости был источник свежей воды, то почему бы не воспользоваться им? И, схватив свой плащ, Белларион поспешил вслед за быстро удаляющимся монахом. – Тише едешь – дальше будешь, – произнес он над самым ухом минорита, поравнявшись с ним. – Если только не кружишь по лесу, как мы, – последовал неожиданный ответ. – Разве? Но ты ведь говорил… – Я ошибся. Все места здесь похожи одно на другое. Вероятно, так оно и было на самом деле, поскольку они прошли, наверное, не меньше мили, пока не наткнулись на мелкий ручей, стремившийся на запад, в сторону реки. Впрочем, монаху не требовалось многого для омовения – он едва ополоснул руки и лицо, – но Белларион, раздевшись до пояса и подоткнув полы одежды, с удовольствием поплескался в прохладной и чистой воде лесного ручья. Когда утренний туалет был завершен, монах достал из одного из бездонных карманов своей рясы огромную колбасу и буханку ржаного хлеба. – О, братец, братец! – словно увидев манну небесную note 16, восторженно запричитал Белларион, у которого не было ни крошки во рту со вчерашнего дня. – Мы, недостойные братья святого Франциска note 17, умеем позаботиться о себе, – отозвался послушник, разрезая колбасу на две равные части. Покончив с завтраком, монах предложил немедленно отправиться в путь, чтобы до наступления полуденной жары покрыть большую часть расстояния, отделявшего их от Касале note 18. Белларион, дожевывая последний кусок, согласно кивнул и, старательно отряхивая крошки с колен, встал, готовый немедленно идти за ним. Но, приводя себя в порядок, он случайно коснулся висевшей у него на поясе сумы, и она показалась ему подозрительно легкой. – О Боже! – воскликнул он, ощупывая ее. – Что случилось, брат мой? – равнодушно спросил минорит, уставившись глазами бусинками на Беллариона, который шарил пальцами внутри сумы и даже вывернул ее наизнанку. – Меня обокрали! – испуганно произнес тот, убедившись, что она пуста, и подозрительно взглянул на монаха. – Обокрали? – откликнулся тот и участливо улыбнулся. – Я ничуть не удивлен, сын мой. Разве я не говорил тебе о ворах и разбойниках, скрывающихся в этом лесу? Если бы ты спал не так крепко, то наверняка лишился бы и самой жизни. Так что будь благодарен за это Богу, чье милосердие проявляется даже в неудачах. Знай, что всякое наказание Господне лишь предупреждает нас о куда большей каре, которой мы достойны за наши грехи. Утешься этим, сын мой. – Да, да! – передразнил Белларион, все так же подозрительно глядя на него. – Легко философствовать по поводу чужого горя. – Дитя мое! О каком горе ты говоришь? Велика ли потеря в конце концов? – Пять дукатов и письмо, – горячо ответил Белларион. – Пять дукатов! – воздел руки монах в благочестивом негодовании. – И за пять дукатов ты возводишь хулу на Господа? – Хулу? – А как иначе назвать твой гнев, твой ропот по поводу столь незначительной утраты, когда тебе следовало бы возблагодарить Создателя за то, что ты сохранил гораздо большее, а также за то, что он послал меня к тебе в час твоей нужды. |
