— Видел. Птички нам не спасти, но подожди, сейчас змея её проглотит, и тогда мы с ней рассчитаемся. Сытая, она быстро уползти не сможет.

— Рассчитаемся! — мальчик улыбнулся, хотя рука, которой он всё ещё держался за руку старика, приметно дрожала. Но вот он вздохнул, отнял свою руку и решительно загородил старику дорогу.

— Не ходи. Тебя укусит. Дай палку. Я сам пойду. Змея, верно, большой колдун. Она заколдовала птичку. Да?

Старик ласково положил руку на курчавую головёнку.

— Змея не колдун, Мбого. Птичка испугалась. От страха ослабели её крылышки. А ты победил страх, меня защищать собрался. Но всё-таки… пойду я. А ты меня здесь подожди, босоногий воин.

Глаза змеи горели злостью, когда старый учёный раздвинул стебли травы. Но яркие пёрышки птички только что проскользнули в растянутую глотку, и это лишало змею свободы движений. Ловкий удар переломил ей позвоночник, ещё и ещё… и немигающие глаза потухли.

— Жаль бедную пташку, зато злая гадина не подстережёт тебя, Мбого, — спокойно проговорил старик. — Ты можешь донести её до дома на палке? Не побоишься?

— Мой отец охотник за леопардами, — с гордостью ответил мальчик, — я не боюсь.

Они ушли. А в банановой роще долго царила мёртвая тишина. Смертельно напуганные птички молча сидели на ветках, не решаясь пошевелиться.

— Вы не думаете написать хозяину, мистер Джексон? Он прохлаждается себе в Англии и не знает, что дядюшка тут творит.

— Не стоит, — пропыхтел толстяк. — Он этого дядюшку так уважает, что не посмеет приказать ему с плантации убраться назад в Англию или к самому дьяволу. А тем временем черномазые, на него глядя, вовсе от рук отобьются. Я вчера одного плёткой вытянул поперёк спины, так, для острастки больше. Не заметил, что старик там болтался. Так вы знаете, какую он мне отзвонил проповедь? Отругал как мальчишку. А негры исподтишка скалились. «Слушаю, сэр», — сказал я ему. Ну, потом, конечно, отвёл душу: дюжину черномазых перепорол на конюшне, всех — которые скалились. И сказал: если ему пожалуются — шкуру спущу. Кто управляющий плантацией, он или я?!

Тем временем уже дома, сидя в плетёном кресле, профессор Линдгрен смотрел на лежавшую на столе маленькую мёртвую птичку.

— Зяблик, — сказал он. — Из Европы через Средиземное море, по Африке до самого сердца её — Кении донесли его маленькие сильные крылышки и храброе сердце. И кончить жизнь в глотке змеи! Мбого, завтра ты сеткой наловишь мне побольше таких птичек. Живых. Осторожно. Знаешь, зачем?

— Знаю, бвана, — весело отозвался мальчик. — На ножки им колечки наденешь. Они улетят в далёкую страну, и колечки с ними улетят. Очень далеко, бвана?

— Очень. В этих странах зимой так холодно, что вода становится твёрдая и называется лёд. Потому птички на зиму улетают к нам.

— Лёд, — задумчиво повторил мальчик. — Я хотел бы увидеть эту страну. Пусть вода твёрдая, всё равно её можно сосать, как леденец, правда?

Тут сетка от москитов поднялась, и на пороге появился другой мальчик.

Он засунул руку под кусок материи, заменявший ему штанишки, и протянул профессору крылышко жука.

— Вот, бвана. Ты ведь такого хотел. Я его долго искал. Бвана Джексон раздавил и меня ударил. Смотри!

На плече мальчика ясно выступал рубец.

Даже сквозь загорелую кожу стало видно, как покраснел старик.

— За что ударил? — спросил он резко.

— Ой, бвана, ты же сломал свою авторучку. Я бежал по дорожке для белых. Совсем забыл. Очень был рад.

Линдгрен сидел задумавшись. Все молчали. Сломанная ручка со стуком упала на пол. Старик поднял голову.

— Дай крылышко, Гикуру.