– Кто еще об этом знает?

– Насколько мне известно, никто. Сантони иногда напоминал ей об этом, чтобы поиздеваться, – таким образом он ощущал себя сильнее.

Повесив трубку, Эбби заходила по комнате. Моук внимательно следил за ней своими голубыми глазами. Значит, Лиза солгала и ей, и матери. Ее вышвырнули из университета,  а не предложили на Аляске работу, о которой она мечтала всю жизнь.

Она остановилась и посмотрела в окно на расстилавшуюся перед глазами снежную даль. И что теперь?

В варежках было тепло и уютно. Эбби подошла к Лизиному дому. Дорога перед домом была забита машинами, упиравшимися в высокие сугробы. Последним стоял черный „додж рэм“, отличавшийся от машины Джо только цветом. Между тонкими металлическими прутьями по всему периметру дома была натянута ярко‑желтая лента, образовавшая нечто вроде забора. Эбби остановилась: ее смутила не хлипкая пластиковая ленточка, а повторяющиеся, как заклинание, слова: „не переступать полицейское заграждение не переступать полицейское заграждение не переступать…“

Перед ней возник юный полицейский Уэйдинг в надвинутой почти на глаза бобровой шапке. Эбби спросила его о Демарко, юноша побежал к дому. За Лизиным домом открывалась удивительная картина: сосны и ели убегали вдаль, на другой стороне сверкающего льдом озера возвышались молчаливые скалы. Понятно, почему Лиза купила этот дом: здесь ей не было тесно, на нее ничто не давило, она ощущала полную свободу, упивалась простором. Лизе всегда нужно было много места.

Она растерялась, увидев, что юноша вернулся с Кэлом.

– А где Демарко?

– Занята.

– Почему тебя пустили внутрь – ты же не полицейский!

– Я вхожу в состав следственной группы, но стараюсь не мешать полиции вести расследование на месте преступления.

– На месте преступления?! – Эбби встревожилась не на шутку.

Кэл несколько секунд внимательно на нее смотрел:

– Пожалуй, я введу тебя в курс дела, но только если ты согласишься что‑нибудь со мной выпить.

– Это шантаж, – собравшись с духом, сказала она, – но меня это почему‑то не удивляет.

– Можешь называть это каким угодно словом, но, уверяю тебя, от копов ты вряд ли что‑нибудь узнаешь. По крайней мере, пока они не разберутся, в чем дело.

– Что ж, я согласна, если нет другого выхода, – сказала она торопливо, – но расплачиваешься ты.

– Я уже четыре года расплачиваюсь, – сказал он глухо.

Повисло молчание: Эбби не знала, как реагировать на его последние слова.

– Ты на машине? Или тебя подвезти?

Эбби посмотрела на часы – девять утра.

– Ты, кажется, предлагал не чашечку кофе.

– Можешь заказать себе бутылку виски – мне все равно. Так ты едешь или нет?

Эбби посмотрела на мальчишку‑полицейского – тот, казалось, не обращал на них никакого внимания. На его лице блуждала безмятежная улыбка – он был поглощен созерцанием гор на противоположной стороне озера.

– Куда ты хочешь ехать?

– Открыто только одно место.

– Хорошо, – сказала она и глубоко вздохнула.

Долговязому парню, который их обслуживал в „Северном олене“, она упрямо заказала виски. Желательно из лучших и самых дорогих, вроде шотландских „Гленморанжа“ или „Макаллана“.

– А что‑нибудь из дорогих американских сортов подойдет?

– Спасибо, конечно. И горячий шоколад, пожалуйста.

С кружкой горячего шоколада в руках она подошла к одному из кожаных кресел у камина.