Среди современных историков мало кому ведомо, что известное выражение «поставить пистон» восходит к имени славного бонжурского монарха.

Когда король въезжал в какой-нибудь город или даже малую деревеньку, впереди него летели герольды, оглашая окрестности воплем: «Ищите женщину!» — и этот призыв тоже стал историческим.

Кроме того, был король великим ревнителем рыцарского кодекса, который предписывает поклоняться прекрасным дамам, во всем им угождать, исполнять любые их капризы, а подвиги совершать исключительно в их честь.

Но рыцарь не может взять в поход даму своего сердца — ни свою жену, ни тем более чужую, ни невесту, ни любовницу знатного рода. Всем им, по бонжурскому обычаю, следует оставаться дома и куковать на замковых стенах, накуковывая своим отважным возлюбленным долгие лета жизни, что в боевых условиях совсем нелишне.

Так что бонжурские дамы в сражениях не участвовали. Правда, в предыдущем веке был такой случай, когда баронесса де Забилье, благодаря своему огромному весу и объему, сумела в одиночку, голыми руками, ногами, грудями и бедрами подавить крупнейшее крестьянское восстание и тем спасти милую Бонжурию от неминуемого распада. Все рыцари в то время отлучились на очередную войну, вот мужики и обнаглели. В народе ее прозвали Жанна-Посадница, потому что всех главарей восстания она посажала на колья. Но с тех пор такие боевитые дамы более на свет не появлялись.

Может, и к счастью.

Прославленное бонжурское войско постоянно сопровождалось огромным количеством маркитанток, прачек, белошвеек, ткачих, поварих, щипательниц корпии, танцовщиц и просто полковых шлюх. Но на время боевых действий Пистон Девятый настрого предписал своим молодцам относиться ко всей этой сестрии как к знатным дамам: обид не чинить под страхом лишения золотых рыцарских шпор, одаривать трофеями, носить на руках, проходить последовательно все стадии галантного ухаживания, слагать в их честь трогательные атассы, лариоли и фламбетты, распевать у подножия обозных повозок вечерние и утренние крапарели, подыгрывая себе на звонких тонкострунных булярах.

Даже взбираться на повозку смилостивившейся полковой дамы нужно было не иначе как при помощи коротенькой веревочной лестницы. А лучшему другу влюбленного частенько доставалось играть роль воротившегося до срока мужа, чтобы чувства были всегда свежи и крепки.

— Я не хочу вернуться в Плезир во главе орды варваров, — объяснял король свои чудачества. Хотя не такие уж это были и чудачества, поскольку появлявшиеся на свет мальчики с ходу записывались в войско, а девочки со временем занимали места своих матушек.

Было также предписано именовать своих возлюбленных Прекрасными Бабами — нельзя же их было совсем уравнять с оставленными благородными графинями и герцогинями! Ведь предстоит еще домой возвращаться, кто живой будет!

Стремглав, сын шорника, робел перед женщинами.

В деревне он за юными селянками не ухаживал, потому что стыдился скверного запаха, который, казалось ему, навсегда пропитал руки и одежду, а в роскошном и распутном городе Плезире стыдился вообще неизвестно чего. Напрасно друзья тягали его в веселые дома («Гляди — я, горбатый, и то сколько уж их обиходил, а ты все нецелованный», — говаривал друг Ироня), напрасно графини и герцогини приглашали его на званые вечера с ночевкой, напрасно и сам Пистон Девятый подсовывал ему толстую заморскую книгу «Камышовый стебель в медном тазу» с постыдными картинками.

Стремглаву легче было развалить до седла врага в двойных вороненых неспанских латах, чем завалить в сено нестрогую простушку из предместья.

То же самое повторялось и в походах. Капитан Ларусс всегда брал на себя самые трудные поручения, спешил в самые горячие схватки, раньше всех вставал и позже всех ложился — чтобы утомить тело до крайности, при которой никаких игривых мыслей возникнуть не может.