— Даже если это поможет тебе не стать «билетом в рай»?

— Даже. Тема закрыта, слышишь, ты, русский?! — прокричал Коулмен.

— Хорошо, закрыта, — согласился Мурманцев.

Разговор прервался. Снаружи, на улице, тоже все стихло. Только насекомые громко орудовали своими скрипками.

Но, видно, Коулмену все же не давала покоя мысль о големе.

— Это экономика, — сказал он вдруг.

— Что?

— Новая раса. Они вывели ее для развития экономики. Големы высвобождают им огромные деньги, которые сейчас идут на пропаганду «урантийской мечты», урантийского образа жизни. Големам не нужно забивать головы слоганами про свободу и демоценности. Это раньше стеклянные бусы для дикарей обходились в гроши. Нынешние стекляшки — все эти демократические карнавалы, разноцветные прилавки, дебильные рожи на экранах…

— Гуманотерпимость.

— А? Да… Это требует миллиардов и дорожает с каждым годом. Поэтому выведение големов — выгодное вложение денег. В ближайшем будущем даст очень приличную экономию.

— Нет, суть не в этом, — сказал Мурманцев.

— Что ты можешь знать об этом, русский?

— Кое-что. Любое событие имеет два смысловых плана. Первый — внешний, он максимум — философский. Второй — скрытый, мистический. — Мурманцев оседлал любимого конька. — В этой истории с рождением голема второй смысловой план — эволюция гуманизма. Голем — последняя ступень гуманоэволюции. Големизация людей. Если буквально — осатанение.

После долгой паузы Коулмен заключил угрюмо:

— У голема только один недостаток — эта скотина неблагодарна.

Мурманцев не ответил.

Скоро он задремал сидя, приткнув голову к стене. Разбудил его грохот засова на двери.

В конуре стало светлее — солнце взошло. Двое вчерашних головорезов с автоматами велели выходить. Повели на улицу, дали облегчиться и снова посадили на грузовик. Затем полчаса чего-то ждали. Один из чернохалатников сунул Коулмену и Мурманцеву по бутылке мутной воды. Коулмен брезгливо посмотрел воду на свет, осторожно сделал глоток. С отвращением швырнул бутылку из машины.

— Тухлятина.

Оба охранника гневно заорали и набросились на него. Колошматили ногами и прикладами автоматов. Еще один равнодушно наблюдал за ними, поводя стволом. Коулмен закрывался руками, потом упал. Мурманцева опять начинало мутить от слабости, голода и душной жары. Он набрал в легкие побольше воздуха и рявкнул во все горло:

— Стоять!!!

От неожиданности они перестали пинать Коулмена и обернулись.

— Оставьте его, — с миром в голосе произнес Мурманцев. — Вы же все-таки люди.

Махди переглянулись, и хотя не поняли ни слова, больше Коулмена не тронули, снова заняли свои места.

Скоро выяснилось, чего ждали. Точнее, кого. В машину затолкали секретаря Мозеса-Леви. Выглядел он неважно. Лицо в крови, губы разбиты, один глаз заплыл, одежда порвана и висит лоскутьями, руки трясутся. Упав на четвереньки, он тут же лег на пол.

Грузовик, хрипло рыкнув, резво взял с места.

Мурманцев открыл свою бутылку и отпил немного. Вода отдавала гнилью. Он оторвал лоскут от рубашки Мозеса, намочил и стал вытирать ему кровь с лица. Коулмен, сам побитый, следил за его действиями с недоверчивым изумлением. Мозес лежал с одним открытым глазом и отрешенно молчал. Порывшись в карманах, Коулмен достал платок и протянул, молча прося тоже намочить. Мурманцев полил платок водой, и Коулмен умыл им лицо.

Грузовик снова трясся по плохой дороге в джунглях.