– Это было бы еще грубее, чем срывать ломом замок сундука на глазах у хозяина. Все шутите.

– Вам же известна моя манера поведения. Словом, господин Осипов, я готов…

– Ну раз готовы, вам следует подписать один документ.

– Это еще зачем?

– Сами ведь говорили, старый потерял почти всякую ценность. Даже для вас. Не так ли?

– Ничего подписывать не стану. Можно подумать, если сработаю вхолостую, вы меня в суд потащите, чтобы я аванс вернул. Кстати, о нем не забудьте… А если захотите меня убрать, так живем не в период проклятого застоя, когда сексот для соблюдения видимости законности сам себе подписывал приговор за разглашение в стандартном документе по поводу сотрудничества… Только вот незадача, подписывай – не подписывай, убирать вы меня все равно не станете. Был бы хоть один процент такой вероятности, мы бы с вами не встретились.

– Знаю. Элементарная подстраховка, но самая надежная. Мне одно время казалось, вы раньше в Москву рванете. Да, я в вас не ошибся. Только вот отчего упорствуете? Это ведь всего лишь формальность.

– Сегодня формальность. Но что будет завтра – не знаю. Вы ведь этого тоже не знаете.

– Мне другое известно. Мы будем всегда.

– Тогда тем более вам эта бумажка не требуется.

– Не скажите. Порядок есть порядок. Будем считать, вы проявили характер, однако такое упорство, не скрою, начинает вызывать подозрение.

– Я и так рискую, – буркаю в ответ на абсолютно справедливое замечание. – Но вам этого мало, необходим еще своеобразный дамоклов меч. Иди знай, вдруг через двадцать лет он на мою голову обрушится? Хватит с меня этих старинных традиций. И без того существует вероятность, что наша возможная встреча с Саблей сложится не в мою пользу. Вообще удивляюсь, как это вы не стали намекать об озабоченности по поводу судьбы отчизны, что мы все в ответе, готовы жизнь положить…

– Прекратите! – твердо сказал Петрович. – Между прочим, ради этого, быть может, и стоит жить.

– Ну да, как сказал поэт: “Я жить хочу, чтоб Родине отдать последний сердца движущий толчок и чтобы, умирая, мог сказать, что умираю за Отчизну-мать”. Вы-то, конечно, разделяете его точку зрения…

Петрович усмехнулся, разлил водку по стаканчикам, а затем тихо сказал:

– Его точка зрения для меня более приемлема, чем ваша. Вы сейчас скажете, что последний толчок готовы отдать родине. Но только не сердца. Просто толчок, тот самый… Давайте выпьем за удачу.

– Мне бы хотелось произнести несколько иной тост. Если вы, конечно, не против.

– Пожалуйста. Любопытно, чего вы себе пожелаете?

Подняв стаканчик с водкой, я, как и собеседник, тихо сказал:

– Не принято тосты под водку толкать, но… Ладно, не дворяне наши предки… За них хочу выпить. Один из моих прадедов был мельником. Мельницу, понятно, отобрали, но я знаю – она до сих пор функционирует. Сам видел, проезжая через мост над рекой Соб… Да, так я хочу выпить вовсе не за широко проводимую приватизацию и того, кто в результате станет очередным хозяином мельницы моего прадеда. Кстати, он ради нее пошел защищать родину, жизнь отдал. Второй прадед тоже отдал жизнь. За ту же родину, лишь бы у первого эту мельницу отняли… Четыре моих прадеда лупили друг друга смертным боем за одну и ту же родину, кому понять такое? И было у меня два деда. Оба в сорок первом году полегли, опять-таки за родину, ту самую, которой уже нет. Помню, раньше каждый день радио воспитывало песней: “И где бы я ни был, что бы ни делал, пред Родиной в вечном долгу”… Да, но, кроме этого долга, который посильнее, чем все ваши расписки, был еще один… Интернациональный.