В центре оказалось полно народу, главным образом из-за погоды. Красно-черный нацистский флаг со свастикой над входом в здание муниципалитета из-за сильной влажности тряпкой обвис на флагштоке. По-немецки муниципалитет звучит как рэтаус, так что для местных жителей он мгновенно превратился в рэт хаус: крысиный дом.

Галлахер поставил машину около рынка на Бересфорд-стрит, которая была почти безлюдной за исключением нескольких покупателей, да горстки немецких солдат. Сам рынок считался официально закрытым, открывался только по субботам на два часа после полудня. Тогда там бывало достаточно много народа, желавшего приобрести свежие продукты.

Галлахер взял из фургона два мешка картошки, толкнул дверь и вошел внутрь. Большинство прилавков старого викторианского рынка были пустыми, но рядом с некоторыми стояли люди. Галлахер сразу направился к прилавку в дальнем конце помещения, где крупный веселый мужчина в толстом свитере и кепке выкладывал ровными рядами корнеплоды под вывеской: Д. Шевалье.

— Итак, сегодня брюква? — спросил Галлахер, подходя.

— Вам это полезно, генерал, — ответил Шевалье.

— Это вы мне говорите? Миссис Вайбер подала мне на завтрак джем из брюквы пару дней назад. — Галлахера передернуло. — До сих пор чувствую этот вкус. Вот вам пара мешков картошки.

У Шевалье загорелись глаза.

— Я знал, что вы меня не подведете, генерал. Давайте их сюда, положим назад.

Галлахер втащил мешки в помещение позади прилавка. Шевалье открыл шкаф и достал из него старый вещевой мешок.

— Вот, четыре буханки белого хлеба.

— Господи! — поразился Галлахер. — Не иначе, вы убили за них кого-нибудь.

— Четверть фунта китайского чая и свиная нога. Идет?

— Приятно иметь с вами дело, — сказал Галлахер. — Увидимся на следующей неделе.

Следующей остановкой Галлахера была база снабжения войск на Уэсли-стрит. Раньше это был гараж, и там стояло с полдюжины грузовиков. Сейчас никакой активности не наблюдалось, но дородный фельдфебель Клингер сидел в стеклянном офисе и жевал бутерброд. Он помахал Галлахеру, открыл дверь и спустился по лестнице.

— Господин генерал, — вежливо сказал он.

— Господи, Ганс, однако вы и раздобрели, — сказал Галлахер на прекрасном немецком, указав на обширный живот фельдфебеля.

Клингер улыбнулся.

— Человеку нужно жить. Мы с вами старые солдаты, господин генерал. Мы друг друга понимаем. У вас есть что-нибудь для меня?

— Два мешка картошки для официальной записи.

— И?

— И один для вас, если вас это интересует.

— А в обмен?

— Бензин.

Немец кивнул.

— Одна канистра на пять галлонов.

— Две канистры по пять галлонов, — сказал Галлахер.

— Генерал, — Клингер повернулся в сторону ряда канистр с бензином, бывшей собственности британской армии, взял две из них и понес в фургон, — что будет, если я сообщу о вас. Вы теряете чувство меры.

— Для меня тюрьма, а для вас увеселительная прогулка, — ответил Галлахер.