А кто-то самодурошный нашёлся добавить, что ночью, якобы, видал, как летела с болота галка ...

У нас ведь всякий досадник — чёртов посланник.

Выпала нужда после пожара принять сироту на хлеба деревенскому лавочнику Дорофею Мокрому, потому как молодая его супружница приходилась Саньке родной по отцу тёткою.

Так вот она, молодая да ранняя тётка Харита, чуть ли не в первый день высказалась сердцем перед братанкою:

— Отяпа проклятая! Уберегла ж тебя нечистая от огня! Майся теперь с тобою, с Выдергой паразитскою. А ну, ступай в клеть! Не место тебе в порядошном дому людей пугать...

Высказалась так Харита и втянула Саньку за ухо в тёмный чулан. Потом дверь с приговоркою на крепкий засов посадила:

— Три дня будешь тут у меня пауков считать!

Выдерга тогда взялась было колотить голыми пятками по дверным доскам — на свободу ломиться. Да только на потребу её появился в кладовой сам Дорофей Ипатыч и приложил свободухе такого лопуха, что девчаточка маленько по стене не растеклась. А вдобавок наляпал:

— Отец-покойничек не успел вытряхнуть из тебя сатанинскую природу твою — я вытравлю! Ты у меня шелковее шёлковой станешь!

Он, Дорофей Мокрый, только лавочником полным на людях держался, а человек из него с рождения вышел пустой — для совести ближних неловкий, словно дырка на мясистом месте.

Очень даже скоро пропитал лавочник сироту такой болью, что девка сама с нею справиться не смогла — стала на деревню выносить, полеткам пригоршнями раздаривать.

И отроду неробкого десятка, заделалась Санька грозою ребятни, а то и кого постарше. Вот тогда-то и стала девка перед всеми настоящей Выдергой. Угомонить теперь могли её разве что кнут да цепи. При великой нужде могла она хоть в колодец прыгнуть, хоть в костёр нырнуть, могла под любую вершину по гладкому стволу взлететь — не охнуть. Один раз больше суток просидела на осокоре. Её Дорофей даже ружьём стращал, а согнать на землю не сумел. Лишь на рассвете сманил её оттуда ласковым приветом Володей Кумань.

Володей аккурат шагал мимо Санькиной отсидки. Нёс он тогда за пазухой только что найденного Шайтана. Кутёнком этим и послабил он девчаткину настырность.

В тот самый раз и нашла Выдерга себе верного, неразлучного друга.

А когда у Куманей подрос сынок Никиток, так и его эта дружба заманила в свой неширокий, да неразрывный круг. Девка прямо-таки заболела крепким согласием. И сколь Дорофей Мокрый ни приступал лечить её от такой привязливой хвори, зря только хлысты ремкал...

Как-то случилось раз, что лекарь шибко великую дозу «микстуры» племяннице прописал — забежала леченная от той примочки в такую тайгу, что и выплутаться из неё сама не сумела...

Так вот кабы не Шайтан, нам бы с вами сейчас, может, и разговор бы не о чем было вести.

Отыскал пёс другиню свою в замшелом урмане, чуть ли не волоком её изголодавшуюся доставил до Куманей, а уж оттуда Володей да со своею красавицей Андроной не захотел бедолагу до лавочника отдавать. На Дорофееву злую упреду, что-де наведёт вам Санька полный двор чертей, Володей ответил:

— И черти от Бога. А вот от твоего святого догляду нет ни спасу, ни ладу...

— Спаси её, спаси, только вперёд не голоси, — сказал тогда Дорофей-лавочник.

Тут и пойми, кто вернее чертей скликал? Через три дня после Дорофеевой сказки стряслось такое, что вся деревня задохнулась. Вобрала деревня в себя воздух от изумления да и приняла за истину, что Санькино рождение случилось не для добра. А дело в том, что Володей Кумань пропал в зыбунах! Шайтан был с ним, и Шайтан не воротился.

— Вот она, Куманёва жалость, — спихнула-разбежалась, — изрёк на тот случай Дорофей, и овдовевшая Андрона уже не смогла огородить Саньку ни от плети, ни от клети.