Только Свириду-шорнику не досталась на этот раз долгая нужда плешатую маковку скрести: Шайтан, прямо-таки прослушав стариково беспокойство, силы остатные собрал и понёсся в недалёкий Светлый борок, мимо которого они направлялись до близкой уже деревни.

— Отстал, — подумалось дедку. Но вскоре видит: несёт космарь из сосняка ушкана, да живого! Только малость пришибленного тяжёлой лапой.

Хорош добыток, ничего не скажешь!

Добытчик похвалить на словах позволил себя шорнику, хвостом даже на одобрение его шевельнул. Но погладить не дался. Оскалился. От его столь знаменитой в округе «улыбки» дедовы лопатки морозом свело. Но бежать, понятно, старик не кинулся: теперь им вместе жить — не набегаещься. Надо привыкать ко псовой строгости.

Вытерпел Свирид Шайтанову упреду и зайца за спасибо принял...

А другим днём поутру вся деревня увидела, как из понизовой уремы косматый охотник нёс на хребте до шорникова двора кабарожку. Чисто бабр какой!

Так изо дня в день и повелось-пошло. Не успеет старый Свирид подумать насчёт поедки запасов — космарь, глядишь, в тайгу подался...

Деревня головами качает, удивляется:

— Шайтану, знать, черти болотные ума подсыпали. И прежде собачий сын в диковинку всем был, а после зыбунов стал десяти умов...

И добавляет-говорит:

— Да-а! Себе бы такого добытчика!

Понять такое желание очень даже несложно. Давно в миру повелось: счастья только ждут, а зависть уже тут...

Слова мои к тому, что Дорофей Мокрый, Саньки Выдерги наставник ярый, вдруг да раскатился во всё своё пузатое хотение во что бы то ни стало переманить до себя косматого заботника.

С великой охоты, с горячего запалу и не подумал он путём, как бы это ему да похитрее до шорника подъехать; припёрся вроде бы заказать медно-бляшистую сбрую для своей выездной лошадки...

Вот он, Дорофей Мокрый, с дедом Глуховым разговор посреди двора шорникова ведёт, а сам перед Шайтаном лебезит — хвалу на похвалу внахлест кидает. Будто нетерпеливый жених перед капризной невестою лезет из кожи вон...

Шаитан, понятно, ответить «ухажёру» солёным словцом не способен, но косматой мордою ведёт так, словно живому хохоту прорваться из себя не даёт. Зато уж Свирид-шорник хохочет не стесняется, и за себя и за своего добытчика отводит дущу.

— Не кажилься, Дорофей Ипатыч, — советует он лавочнику. — Не тяни заздря пупок. Этот чёрт косматый и до нас со старухой не больно-то ласков. Одного только Никитка и признаёт над собою полным командиром...

После такого откровения и порешил Дорофей Ипатыч переманить до себя Шайтана да с Никиткою заодно.

А что? Парнишонка лавочнику не показался простой берендейкою.

Серьёзным представился ему пацанёнок. Тем самым, из которых в умелых руках прокуроры вырастают.

— Ну, прокурор не прокурор, — рассуждал сам с собою Дорофей Мокрый, когда в лавке не случалось народу, — а приказчик из Никитка оч-чень даже толковый может получиться...

Вот тут-то лавочник и вспомнил о Саньке-Выдерге, которую успел за это время нянькою в уезд отторгать.

Поехал он, забрал девку от неплохих людей, везёт обратно, толкует:

— Шайтан, — сообщает, — твой отыскался. И Никиток с ним. У Свирида Глухова больше недели уже как живут. Вот я тебе, — показывает, — новый сарафан купил: наряжайся и ступай до шорника. Да постарайся опять с Никитком да Шайтаном сродниться. Понятно?

А чего тут непонятного, когда девчаточка от друзей своих душонкой-то и отпадать не думала. Никаких сарафанов не стала она на себе менять, а прямиком-вихрем пустилась из Дорофеева ходка да ко Свиридову двору.

Бабёнки, что были радёхоньки Санькиному в уезде найму, узрели этот вихрь, завскакивали ему вдогон:

— Во! Опять заявилась метелица.