Да и где ж было Андроне чужой бедою бедовать, когда своим горем затопило её до макушки. В половодье том нашла она себе одно лишь занятие — у болота с Никитком ходить, Володея больным голосом кликать...

— Ох ли уманят зыбуны кликунью в свою глубокую котловину, завлекут страдалицу! — пророчили на деревне бабёнки.

И опять сбылось предвестие: сама Андрона ушла по июльским травам в логовину болотную и Никитка с собою увела.

Попричитали, поплакали бабёнки, поохали у Куманёва двора, окна в доме ставнями поприкрывали, ворота наглухо заперли и разошлись по своим заботам — жить, как жили. А вот что бы да кому бы кинулась в голову задумка — пойти поискать загинувших в болоте. Даже росинка маковая не блеснула...

Кроме непролазных трясин была тому ещё одна причина. Дело в том, что на Куманьковом болоте с недавнего времени поселился туман. Обычная его пелена и в прежние годы нередко устилала провальную эту нетронутость. Но в последнюю пору она устоялась такая густущая да вязкая, словно муть её прорвало из самой преисподни. Прям не туман, а какой-то кисель молочный.

Ещё большая его странность состояла в том, что ни зазывными летами, ни кристальными зимами, ни вёснами лебяжьими или бы хлизкими осенями в уютной низине-логовине туман тот никакими ветрами взять не могло.

Деревня о нём судила так: на Куманьковой, дескать, топи да нечистая сила устроила кашеварню. Что-де черти поселились под самым днищем болотного котла и зачали там держать постоянный огонь. Приставлены-де рогатые парить безотрывно вонючее снедало, чтобы кормить им на том свете грешников...

Чего уж тут корить людей за то, что ни один не сунулся в экое сатанинское варево?

Только опять да вдруг, денька ежели так три-четыре отчесть от Андронина ухода, под самый вечер, ведёт забота старого шорника Свирида Глухова вдоль болотной логовины, по гривке, из соседней деревни домой. Плетётся поживший неторопко да мимо скоможного выпаса да видит... Дедок Свирид подслеповатым был. Вот и видится ему, сыздаля-то, ровно бы чей телок в низину забрёл. Стоит телок у самого у болотного тумана и домой направляться не думает. Тогда и пала на шорниково сердце забота — пугнуть животину от поганого места, не то прямой убыток может кому-то из деревенских случиться. Бывало уже такое.

Дед Свирид — из добрых добрец, полез ежевичником напрямки до чужой нужды. И тут! Вот те нам, да наше вам!

Взамен ожидаемого телка видит старый — Шайтан собственной персоной у болота стоит, с лапы на лапу перепадает, языком бедняга дышит — настолько устал. А рядом с ним, в росной при закате траве, Никиток распластался — чуть живой! Оба в грязище болотной — глядеть страшно! Да измождены! Кажись, помедли чуток — домой уже не доставишь. Дедок Свирид медлить не стал... Своих ребятишек старому шорнику за всю долгую жизнь звезда его талана не раздобрилась послать. А тут вдруг да сирота в руки! И размечтался над парнишкою дед, покуда нёс Никитка ко двору. Вот, мол, и послал Господь внучонка. Столь надёжный подарочек подарил, что и прибежать отобрать некому.

Только вот Шайтан чуток замутил старикову радость. Поскольку пёс ни в какую не захотел отстать от малого своего хозяина, то и принудил этот факт Свирида-шорника поразмыслить по-стариковски да вслух. Дескать, чем он станет кормить этакого зверюгу, ежели сам он весь свой век одним только шилом охотился, дратвою силки ставил. Так что лёгкого корму, каким считался на деревне охотницкий добыток, на столе шорника отродясь не водилось. А много ли ременным тем ремеслом, да ещё в старых годах, мог он заработать? По миру не ходил с протянутой рукой и то слава Богу. А такого косматого пестуна караваем хлеба за один присест вряд ли уговоришь. Тут волей-неволей в затылке заскребёшь...

Только Свириду-шорнику не досталась на этот раз долгая нужда плешатую маковку скрести: Шайтан, прямо-таки прослушав стариково беспокойство, силы остатные собрал и понёсся в недалёкий Светлый борок, мимо которого они направлялись до близкой уже деревни.