– Да при чем тут какой-то поваренок, какой-то Жеан, который слезы льет над горшками? – возмутились прекрасные дамы.

    И кавалеры их поддержали. Что за чушь! Какой еще такой Жеан-поваренок? Говори, старуха, откуда жемчуг, и нет ли там, откуда он взялся, еще такого же?

    – Так я и говорю, – заторопилась старуха, – рыдает, значит, Жеан, а слезы его тут же превращаются в жемчужины… Сама видела, вот этими глазами.

    – Вот вырвем сейчас тебе эти глаза, чтоб всякой глупости не видели, – пригрозил Оливье де ла Тур.

    Старуха совсем оробела, присела перед грозным Турком.

    – Ах, ваша милость, что за ужас вы говорите! Я бедная женщина, не стану врать. Жеан рыдает чистым жемчугом, ибо хоть и рожден он от скотницы и конюха, сердце у него светлое и доброе, а душа – как облачко, пронизанное солнечными лучами…

    – Да откуда тебе знать, старая ты ведьма, какая у него душа?

    Оливье де ла Тур совсем из себя вышел, вот-вот за оружие схватится.

    – Так ведь я та самая скотница и есть, от которой Жеан произошел, – жалобно проговорила старая женщина.

    Тут ее отпустили и послали за Жеаном.

    Привели Жеана.

    Бертран на траву присел, подальше от блевотины, чтобы ненароком не вляпаться. Любопытно ему стало.

    Жеан оказался лет семнадцати, а то и меньше; черные кудри во все стороны глядят, весь в саже, ручищи как грабли, ножищи как другие грабли, глаза от испуга на пол-лица сделались. Увидел блевотину, затрясся.

    Встряхнул его тот кавалер, которого Оливье де ла Тур на траву давеча уронил.

    – Знаешь ли ты, мужичья твоя душа, что ты домну Аэлис едва до смерти не уморил?

    Жеан под пятнами сажи белый стал – белее атласа.

    Другой кавалер его по лицу ударил, пока первый за шиворот держал.

    – Ведомо ли тебе, навозный ты мешок, что жемчужина твоя поперек горла домне Аэлис стала?

    – Ох, – вымолвил Жеан. Губы облизал.

    – Что с ним сделать? – спросил первый кавалер.

    – Повесить! – сказал второй. И вдруг надумал что-то и с жемчужиной в пальцах к Жеану подступился. – А ну, заплачь!

    Жеан на него глаза вылупил.

    – Зачем это?

    – Как – зачем? Чтобы каждой даме – по такой жемчужине!

    Дамы забили в ладоши: знатно придумано!

    А Жеан только стоит и тупо глядит перед собой.

    А прямо перед ним Бертран де Борн сидел, так что получилось, будто бы незадачливый этот Жеан на Бертрана де Борна вылупился.

    – Что не плачешь? – спросил Жеана кавалер.

    – Так… не плачется, – пробормотал Жеан.

    Тут кавалеры бить поваренка начали. Больно били, и по лицу, и по рукам, когда голову свою лохматую прикрывать вздумал, и в поддых, а когда на колени пал, то и по спине и по тощим бокам.

    Корчится Жеан на траве, мычит себе под нос, но ни слезинки проронить не может.

    Отступились тогда от него кавалеры и решили дружно, что надобно такого бесполезного Жеана повесить – в назидание прочим мужланам.