«Ты здесь?» – тем временем пишет мне Мишка.

Я свирепо молчу.

«Я сошел с ума?» – снова пишет Мишаня.

Чтобы совсем не вводить мальчишку в замешательство, я на несколько секунд беру контроль руки, вожу ею в воздухе, давая понять, что я тут. Жду – вроде предупреждений больше нет. Но теперь я опасаюсь вообще как либо взаимодействовать со своим одержимым.

– А так ты меня слышишь? – шепотом спрашивает Мишка.

Я бью в раздражении рукой по парте. Решаю, что нужно завязывать реагировать на его вопросы. Вдруг система снова решит, что это обход правил. Штраф мне не нужен, к тому же не известно, что там еще за штраф. Эта система такая непредсказуемая, что лучше, наверное, и не узнавать.

Мишка предпринимает еще несколько попыток поговорить со мной. Жалко парня, но я не реагирую. Он, кажется, расстраивается.

Урок русского языка проходит без приключений. Я откровенно скучаю. Потом наступает большая перемена и все дети уходят в столовую. Мишка остается в классе.

Ну вот, даже не пришлось заставлять его не тратить обеденные деньги и голодать. Он сам на обед не пошел. Наверное, собирает на что то. Я тоже так в детстве делал.

Всю перемену Мишка ходит по опустевшему классу и шепотом взывает ко мне.

– Ты еще здесь? Подай какой нибудь знак.

Я борюсь с желанием как то отреагировать. Мишаню по человечески жалко, у него походу совсем нет друзей. Если бы со мной в детстве подобное приключилось, я бы уже все уши товарищам прожужжал. Они бы, конечно, не поверили, но выбора бы у них все равно не было. Им бы пришлось слушать все о моем новом друге, живущем в правой руке. А Мишка нет, сам с собой говорит бедолага.

– Ты, наверное, уже ушел, – грустно произносит Миша.

На какое то время он замирает, мы смотрим в одну точку, потом подопечный говорит:

– Если ты меня слышишь, подними руку. А если нет, – Мишка печально вздыхает: – тогда не поднимай.

Я не поднимаю, но у меня от этой картины сердце кровью обливается. Хотя я человек едва ли сентиментальный.

Одноклассники начинают возвращаться в класс с обеда, Мишка идет и садится на место, меняет обложку учебника с русского на географию.

Географичкой оказывается крупная женщина с гнусавым скучным голосом. Сама тема урока тоже едва ли интересная: «Реки и озера родного края». Тоска смертная.

После географии наступает урок рисования. Мы с Мишкой рисуем коня, я немного помогаю. Получается так себе, у коня слишком большая голова и кривые несуразные ноги. Подопечный, понимая, что я снова здесь, начинает бормотать под нос и снова пытается со мной поговорить.

Я, скрепя сердце, стойко не реагирую.

Наконец, учебный день завершается. Мы идем за школу, по пути Миша разговаривает вслух. Малой по прежнему не теряет надежды, что я все таки его слышу:

– Булкин задолбал меня уже! Каждый день отбирает деньги, – зло жалуется он. – Козел! И Гасанов с Муравьевым, подпевалы его, тоже кретины. И знаешь, что самое обидное? У них с деньгами все в порядке. У ихних родителей рейтинги выше ста пятидесяти, у Булкина вообще батя в ростовской партии Света. И на обед им дают побольше чем мне. А эти гады все равно меня трясут.

Я молчаливо сочувствую Мишане и продолжаю слушать.

– Я вообще не трус, чтоб ты знал, – заявляет он. – Я этому Булкину тоже пытаюсь отвечать, пару раз даже треснул в морду. Но они жеж не по честному. Они втроём на одного. Ф ф ф фух! Гасанов с Муравьевым мне руки выкрутят, а Булкин по карманам шарит и по портфелю, пока не найдет мои эмдешки. А я не просто так их коплю, я хочу в секцию записаться. По боксу. Но там обувь нужна, одежда и перчатки. А хорошие перчатки стоят двадцать эмдэе.