За окном уже сгустилась ночь. Командировочные из Ростова и начальник местного розыска, задымив кабинет терпким табаком, совещались, что же делать.

– Хуже всего, если Бекетов узнает об аресте соучастников, – сказал Апухтин.

– Может, – согласился Далакян. – Если уже не узнал. Город не такой большой. Слухи быстро распространяются.

– И он тут же в бега подастся, – поморщился Апухтин. – Ищи ветра в поле.

– Перекроем край, – пообещал Васильев. – Не уйдет.

– Да сил нам не хватит все перекрыть, – резонно заметил Апухтин.

– Военных по тревоге поднимем, – пообещал начальник краевого угрозыска. – Такой шмон везде устроим.

– Это невероятно хитрая сволочь. Обязательно просочится, – сказал Апухтин. – Надо его здесь брать. Иначе утечет, как вода в решете.

Васильев подумал. Затянулся глубоко. И кивнул:

– Прав ты. Надо его здесь брать… И надо Шкурника колоть.

Далакян скептически усмехнулся, и Васильев взорвался:

– И чего ты смеешься?! Лучше скажи, шофер твой рыдван починил?

– Да вроде починил, – насупился армянин.

– Ну так поднимай водителя в ружье. И по коням!..

Уже светало, солнце золотило степи и город. Конвоир завел в кабинет начальника розыска все такого же угрюмого, наполненного ненавистью, как аэростат водородом, Шкурника, еще на пороге объявившего, что сказать ему нечего.

– Ну, не хочешь по-хорошему… Будет по-плохому. – Васильев развернул Шкурника и дал ему хорошего пинка, препровождая из кабинета.

Тот с ускорением пролетел пару шагов. Потом попробовал наручники в очередной раз на крепость. Но поучил еще один тычок в спину:

– Вперед, юродивый!

У подъезда уже ждал грузовик «АМО». Двигатель его урчал, хотя и не слишком уверенно.

Арестованный, два оперативника, Васильев и Апухтин расположились в кузове. И машина двинулась вперед.

«АМО» жужжал мотором. Двигатель чихал, но продолжал тянуть. Город остался позади, и машина катила в степь по разбитой пыльной дороге, обгоняя редкие крестьянские телеги.

– Куда везешь, гражданин начальник? – хмуро осведомился Шкурник, уже выучивший положенное ему по статусу обращение.

– А тебе не все равно? – усмехнулся Васильев.

– Куда?! – яростно прохрипел Шкурник, дернувшись и напрягаясь, снова пытаясь порвать оковы.

– Скоро узнаешь. Но вряд ли обрадуешься…

Машина проехала на территорию стрелкового полигона, которым по договоренности пользовались местные военные, а также милиция. Сейчас тут было пусто. Рвы, полоса препятствий.

К одному из рвов и повели убийцу. Замыкал шествие оперативник с лопатой на плече.

Шкурника поставили на краю рва. Васильев встал напротив него и произнес:

– Если говорить ты отказываешься, то толку от тебя больше нет никакого. Поэтому от имени трудового народа приговариваю тебя к исключительной мере социальной защиты – расстрелу.

– Ты это чего? – недоверчиво спросил Шкурник.

– Привести приговор в исполнение незамедлительно.

– Ты того! Ты права не имеешь! – завопил Шкурник выученное у Кугеля выражение, которое якобы годно в большинстве жизненных коллизий.

– Зато имею наган, – Васильев поднял револьвер.

Шкурник затрясся мелкой дрожью, как осиновый лист.

Раздался громкий и резкий, как щелчок хлыста, выстрел. Пуля черканула плечо Шкурника, и Васильев досадливо воскликнул:

– Надо же.