– Ну так! Разбойники с большой дороги! – поддакнул Васильев.

– Верно. И он обязательно появляется там, где государство слабеет и освобождает от своего присутствия некие социальные и территориальные пространства. Человек с топором любит революции, войны, общественные потрясения и экономические катастрофы – это его время. Хаос – его среда обитания.

– Вот и у нас. Гражданская война, революция, интервенция, – кивнул Апухтин. – Эпидемия тифа и «испанки».

– Именно. Человеческая жизнь не стоила ничего. Смерть витала черным вороном над страной. И по всей Руси бродил человек с топором. Или с наганом и обрезом. Сколько я этих банд помню. Сколько мы их ликвидировали. И в Ленинграде, и в Москве. Сейчас уголовники хоть таятся, а тогда даже не прятались. Открыто заявляли, что право имеют убивать и брать. Что сила за ними. И чтобы власть боязливо отворачивалась при одном их появлении.

– Да уж, обнаглели вкрай, – кивнул Васильев, заставший часть тех дел.

– Угрозыск – это похуже передовой было. На передовой месяц в окопе и пять минут атака под пулями. А в ЧК и розыске окопов не было. Сплошные атаки… Отделы по борьбе с бандитизмом – там оперативники с двумя наганами ходили и руки в карманах держали, сжимая рукояти. Чтобы в любой момент с двух рук стрельбу открыть. У них свой девиз был: «Умей стрелять лучше и быстрее бандита. И не говори, сколько бандитов, скажи, где они!»

Рассказывал Державин интересно, с подробностями. Апухтин заслушался. Он, конечно, знал, что времена были лихие. Но чтобы настолько!

Ностальгически вспоминал Державин, как брали банду Сафронова, буйствовавшую в Моск– ве в 1917–1920 годах. Сколько народу перемолотили – не знает никто. Совершали налеты на дома горожан, вырезая всех – в среднем человек по пять за раз. Обидевшись на московскую милицию, за одну ночь убили шестнадцать милиционеров. Ехали на машине, подзывали постового, будто бы что-то спросить. И расстреливали.

Когда банду начали теснить, Сафронов убежал в деревню к родной сестре. Там поссорился с родственниками. И убил всю семью сестры – восемь человек, включая детей. До суда не дожил – забит насмерть односельчанами.

Москва – еще цветочки. А что творилось в деревнях и весях! Банда Котова не лучше. Главный ее убийца был Морозов, орудовал исключительно топором. На протяжении 1920–1922 годов в Московской, Калужской и других губерниях убили в общей сложности сто двадцать человек. За один раз, придя в сельский дом, топорами почикали восемнадцать человек – всю семью, вплоть до малых детей. В итоге Котов пристрелил и своего помощника Морозова, впавшего в такое кровавое безумие, что уже засматривался и на предводителя, подтачивая топор.

Тут Апухтину сразу вспомнился Бекетов с его подельниками. И подумалось, насколько же в своем зверстве близки все эти банды. В какие бы одежды они ни рядились, но действуют и заканчивают они примерно одинаково. В своем бешенстве кусают сначала обычных людей, а потом вцепляются друг в друга, рвут на куски.

– Все эти дела удивляют тем, что человеческую жизнь спокойно могли обменять на пару сапог или мешок картошки. – Державин опять затянулся папиросой. – Но это без разницы. Хоть за бриллиантовое колье убивают. Хоть за портянки. Все одно, в душе у душегубов царят два поводыря – алчность и кровожадность. Хотя их время заканчивается. Таким, как Бекетов, при социализме места не останется. А их волчьи замашки… Ну так изведем мы рано или поздно этих волков.

– За что и предлагаю выпить, – поднял Якунин рюмку с коньяком…

Глава 39

1932 год

Потянулись месяцы кропотливого расследования.