— Он предал прошлого главу рода? — немного удивляюсь. Старик произвел впечатление человека, соблюдающего традиции. А какие могут быть традиции без верности?

Аяно вздыхает, личико ее резко гаснет. Видимо, затронул старые раны.

— Прошлый глава — мой дядя, — нехотя признается. — Он узурпировал власть в роде, убил отца и мать, когда они находились в России с государственной миссией. Я была маленькой и, благодаря случайности, смогла избежать смерти. Сбежала от убийц. Жила в московских трущобах, побиралась. Потом выросла. Много чего плохого делала. Много невинных убила. Но однажды смогла добраться до одного виноватого, — она кровожадно усмехается. — До сих пор приятно в груди от этого воспоминания.

О, у самурайки скелет в шкафу. И она мне только что приоткрыла дверцу. Ценю.

— Понимаю, — моя улыбка, уверен, сейчас не уступает в жуткости. — В отличае от тебя, я смог отомстить за родителей сразу же, не мучаясь годами ожиданий. Но все равно, чертовски кайфово возвращаться в миг, когда расколотил той твари голову.

Утюгом. Тому ксинусу я размозжил голову маминым утюгом. Он еще был горячим — остывал на гладильной доске. Запах дымящейся шкуры твари был до безумия приятен. Поэтому и люблю молнии — они сжигают.

— Но разве твои родители не живы? — округляет глаза Аяно. — Или ты приемный?

— Нет, теперь живы, — отмахиваюсь. — Я их воскресил. Потом расскажу как-нибудь.

Да, Аяно можно. Почти своя. Да и большого смысла скрывать нет. Я теперь князь, а инферно и так знают, что школьник Бесонов и Перун одно лицо. Градгроб же, чует мое сердце, помнит Страшный мир. И то, что он сдох в Эразине, лишь часть его хитровывернутого плана. Не мог Дьявол, захвативший все Нижние миры, так легко попасться. Теперь уже это ясно.

Аяно явно хочет подробностей. Но слуги приносят японские деликатесы, и ей приходится замолчать. Яства разные, даже не знаю, что выбрать. Еды много, глаза разбегаются.

С помощью палочек цепляю филе лосося, окунаю в соевый соус.

Немного солено, но чертовски вкусно. Продолжаю брать по кусочку, пробую, катая тающие мякоти во рту.

Аяно, сложив белые ручки на стол, внимательно смотрит, как я ем.

— А ты чего сидишь, командирша? — показываю палочками на рыбные кусочки. — Налетай тоже.

— Драться надо на голодный желудок, — бурчит она.

Опять за свое.

— А давай первый спарринг проведем не на ринге? — предлагаю, закинув в рот зеленые водоросли. Мягкие кусочки оставляют приятное послевкусие. — Их всего триста. Какая разница, одним больше, одним меньше.

— Что ты предлагаешь? — хмурится Аяно.

— Русскую игру «бутылочку», — показываю на графин.

Японка фыркает.

— Перун, я достаточно прожила в России, чтобы знать эту пошлую игру.

— Твой первый поцелуй сорвали в ней? — подкалываю, на что получаю грозный взгляд. — Ладно, давай просто не будем целоваться. Пока что. — добавляю все-таки.

— Что же будем делать? — игнорирует Аяно последние два слова.

— Крутишь ты и я. Если моя бутылочка показывает на тебя, а твоя на меня нет, то я выигрываю. Проигравший исполняет желание победителя.

Задумчивая морщинка искажает лоб Аяно.

— Несколько условий, — хлопает по столу японка. — Ничего пошлого. И нельзя отменить спарринги.

— Заметано, — переливаю сок из графина в стакан и, положив на стол, кручу.

Ловкость Мурки не проешь сушами. Горлышко показывает точнехонько в Аяно.