Не глядя на нас, Паулино Кинто входит в сарай, привязывает лошадь и уходит. Едем дальше. Разбитые. Опечаленные. Уничтоженные.

И вдруг в тени горы – всадники.

– Полиция!

– Только этого не хватало!

Цепочка всадников медленно приближается.

– В форме.

– И вовсе не в форме.

– Развертываются.

– Да это ведь жители Пильяо!

– Слава тебе, боже!

Жители Пильяо} Нам хорошо видны их шляпы, их пончо.

– Ну, раз это жители Пильяо, значит, нас накормят.

Жители Пильяо приближаются не слеша. Один из всадников кричит:

– Остановитесь, дерзкие! Мы не так кротки, как жители Якана. Мы не позволим ставить межевые знаки на нашей земле. Здесь для вас прохода нет.

– Мы сделали все по закону. А теперь кончили свою работу и мирно возвращаемся домой.

– Ты кто такой?

– Ты плясал на празднике в моем доме; я лечил твоих детей. Разве ты меня не знаешь? Я Раймундо Эррера.

– Ты не Раймундо Эррера.

– Я Раймундо Эррера.

Старый Эррера сбрасывает шляпу. Выборный из Пильяо давится от смеха.

– Как же тебя узнать, если ты выкрасил себе лицо синей краской?

Теперь даже тень Раймундо Эрреры стала синей.

Выборный из Пильяо глядит на Раймундо Эрреру. Видит, как мы устали и как нам тяжко, и смех застревает у него в горле. Всадники из Пильяо спешиваются. Радушно предлагают нам картофель, кукурузу и сыр.

Появляется Константною Лукас.

– В Янакоче нас ждут, построили триумфальную арку, – сообщает он. – Уаманы готовятся исполнить «Уайно победы». Уже несколько дней репетируют. С оркестром.

– С оркестром?

– Да, сеньор Эррера. Община наняла оркестр, чтобы нас встретить.

– Веселиться не приходится, – говорит Бустильос. – Ничего у нас не вышло. Инженер надул. И нет никакого плана.

– В следующий раз я сам буду заключать контракт с Инженером.

– Все равно не поможет, сеньор. Напрасно рассчитываете. От плана толку не будет, – упрямо твердит Бернардо Бустильос.

– Я доказал то, что хотел доказать.

– Что же вы доказали?

– Что мы ничего доказать не можем. И когда все наши люди поймут, как бесполезно доказывать, что мы правы, тогда вспыхнет Великая Ярость. Я оставляю вам в наследство все, что имею: мою ярость.

Подошел Агапито Роблес, опустился на колени, поцеловал синюю руку старого Эрреры.

– Спасибо, отец.

– Пусть прорастает зерно, Агапито.

– Росток подымется из земли, отец мой.

Все мы стали на колени, и все поцеловали ему руку. Старый Эррера боролся с новым приступом кашля.

– Вперед! – крикнул он.

В мертвенно-синем свете стоит Янакоча, украшенная флагами. Синева поглощает дома, и на ее синем фоне синее же пятно – школьники, а впереди, со знаменем, учителя Эулохио Венто и Николас Сото. Проезжаем первые эвкалипты. И тут Карвахаль, изменившись в лице, указывает на небо. Облако, похожее на муравья, что плавало над Янакочей в день нашего отъезда, по-прежнему стоит над селением. Приплясывает Рассеки-Ветер. Оркестр играет наш победный марш «Из черепа изменника мы будем пить». Едем по улице Эстрелья. Навстречу – Мардония Марин, солнце сверкает в ее серебряных серьгах. Старый Эррера натягивает поводья. Мардония Марин вскрикивает. Старый Эррера соскакивает с коня. В дверях своего дома он оборачивается смотрит на нас, и на синем его лице – гордость, спокойствие и скорбь.

– Я сделал все, что мог, сеньоры, – говорит старый Эррера.