|
- Тем для вас лучше... - Ах, не подумай чего, Marie, я так сказал... - А еще что делаете? Что проповедуете? Ведь вы не можете не проповедывать; таков характер! - Бога проповедую, Marie. - В которого сами не верите. Этой идеи я никогда не могла понять. - Оставим, Marie, это потом. - Что такое была здесь эта Марья Тимофеевна? - Это тоже мы потом, Marie. - Не смейте мне делать такие замечания! Правда ли, что смерть эту можно отнести к злодейству... этих людей? - Непременно так, - проскрежетал Шатов. Marie вдруг подняла голову и болезненно прокричала: - Не смейте мне больше говорить об этом, никогда не смейте, никогда не смейте! И она опять упала на постель в припадке той же судорожной боли; это уже в третий раз, но на этот раз стоны стали громче, обратились в крики. - О, несносный человек! О, нестерпимый человек! - металась она, уже не жалея себя, отталкивая стоявшего над нею Шатова. - Marie, я буду, что хочешь... я буду ходить, говорить... - Да неужто вы не видите, что началось? - Что началось, Marie? - А почем я знаю? Я разве тут знаю что-нибудь... О, проклятая! О, будь проклято всЈ заране! - Marie, если б ты сказала, что начинается... а то я... что я пойму если так? - Вы отвлеченный, бесполезный болтун. О, будь проклято всЈ на свете! - Marie! Marie! Он серьезно подумал, что с ней начинается помешательство. - Да неужели вы наконец не видите, что я мучаюсь родами, - приподнялась она, смотря на него со страшною, болезненною исказившею всЈ лицо ее злобой. - Будь он заране проклят, этот ребенок! - Marie, - воскликнул Шатов, догадавшись наконец в чем дело, - Marie... Но что же ты не сказала заране? - спохватился он вдруг и с энергическою решимостью схватил свою фуражку. - А я почем знала, входя сюда? - Неужто пришла бы к вам? Мне сказали, еще через десять дней! Куда же вы, куда же вы, не смейте! - За повивальною бабкой! я продам револьвер; прежде всего теперь деньги! - Не смейте ничего, не смейте повивальную бабку, просто бабу, старуху, у меня в портмоне восемь гривен... Родят же деревенские бабы без бабок... А околею, так тем лучше... - И баба будет, и старуха будет. Только как я, как я оставлю тебя одну, Marie! Но сообразив, что лучше теперь оставить ее одну, несмотря на всЈ ее исступление, чем потом оставить без помощи, он, не слушая ее стонов, ни гневливых восклицаний, и надеясь на свои ноги, пустился сломя голову с лестницы. III. Прежде всего к Кириллову. Было уже около часу пополуночи. Кириллов стоял посреди комнаты. - Кириллов, жена родит! - То-есть как? - Родит, ребенка родит! - Вы. |
