Изменить размер шрифта - +

Между тем и Арина Прохоровна  находилась  тоже  в  некоторой заботе: она уже
узнала от своего мужа о ночном  подвиге в  Скворешниках.  Он воротился домой
часу  уже  в  одиннадцатом  ночи, в ужасном  состоянии  и виде; ломая  руки,
бросился ничком на  кровать и  всЈ  повторял,  сотрясаясь  от  конвульсивных
рыданий: "Это не то, не  то; это  совсем не то!" Разумеется, кончил тем, что
признался приступившей к нему Арине  Прохоровне во всем - впрочем только  ей
одной  во всем  доме. Та оставила его  в  постели, строго  внушив, что "если
хочет хныкать, то ревел бы в подушку, чтоб не слыхали, и что дурак он будет,
если завтра покажет  какой-нибудь вид". Она  таки призадумалась и  тотчас же
начала прибираться на всякий случай: лишние бумаги, книги, даже  может  быть
прокламации, успела припрятать или истребить до тла. За всем  тем рассудила,
что собственно ей, ее  сестре,  тетке, студентке, а  может быть и вислоухому
братцу бояться очень-то нечего. Когда к утру  прибежала за  ней сиделка, она
пошла  к  Марье  Игнатьевне  не задумавшись.  Ей, впрочем,  ужасно  хотелось
поскорее проведать,  верно ли  то,  что вчера испуганным и безумным шопотом,
похожим на  бред, сообщил ей  супруг о расчетах  Петра Степановича,  в видах
общей пользы, на Кириллова.
     Но  пришла она  к  Марье Игнатьевне  уже  поздно,  отправив служанку  и
оставшись  одна, та  не вытерпела, встала с  постели и, накинув на себя  что
попало  под  руку  из одежи,  кажется,  очень  что-то  легкое и к  сезону не
подходящее, отправилась сама во  флигель к Кириллову,  соображая, что  может
быть он  ей вернее всех сообщит о муже. Можно представить, как подействовало
на  родильницу то,  что  она там  увидела.  Замечательно, что она  не прочла
предсмертной записки Кириллова, лежавшей на столе, на виду, конечно в испуге
проглядев ее вовсе. Она вбежала в свою светелку, схватила младенца и пошла с
ним из дома по улице. Утро было  сырое, стоял туман. Прохожих в такой глухой
улице не встретилось. Она всЈ бежала, задыхаясь, по холодной и топкой грязи,
и наконец начала стучаться в дома; в одном доме  не отперли, в другом  долго
не  отпирали; она бросила в нетерпении и начала стучаться в  третий дом. Это
был  дом нашего купца Титова. Здесь она наделала  большой суматохи, вопила и
бессвязно уверяла,  что  "ее  мужа  убили". Шатова  и  отчасти его историю у
Титовых  несколько знали: поражены были ужасом, что она, по ее словам, всего
только сутки родивши, бегает в такой одеже и в такой холод по улицам, с едва
прикрытым младенцем в руках.  Подумали было сначала, что только в бреду, тем
более, что никак не могли выяснить,  кто  убит:  Кириллов или  ее  муж? Она,
смекнув, что  ей  не верят, бросилась было бежать дальше,  но ее  остановили
силой и, говорят, она страшно кричала и билась. Отправились в дом Филиппова,
и через  два часа  самоубийство  Кириллова  и его предсмертная записка стали
известны всему городу. Полиция приступила к родильнице, бывшей еще в памяти;
тут-то и  оказалось,  что  она записки Кириллова не читала, а почему  именно
заключила, что и муж ее убит - от нее не могли добиться. Она только кричала,
что "коли тот убит,  так и муж убит; они вместе были!" К полудню она впала в
беспамятство,  из  которого  уж и  не выходила, и  скончалась дня через три.
Быстрый переход