Когда мы столкнулись, он приостановился на
повороте улицы и осматривался со вниманием. Заметив, что я любопытна смотрю
на него, он медовым, хотя несколько крикливым голоском, спросил меня:
- Позвольте узнать, как мне ближе выйти на Быкову улицу?
- На Быкову улицу? Да это здесь, сейчас же, - вскричал я в
необыкновенном волнении. - ВсЈ прямо по этой улице к потом второй поворот
налево.
- Очень вам благодарен.
Проклятие на эту минуту: я, кажется, оробел и смотрел подобострастно!
Он мигом всЈ это заметил и конечно тотчас же всЈ узнал, то-есть узнал, что
мне уже известно, кто он такой, что я его читал и благоговел пред ним с
самого детства, что я теперь оробел и смотрю подобострастно. Он улыбнулся,
кивнул еще раз головой и пошел прямо, как я указал ему. Не знаю для чего я
поворотил за ним назад; не знаю для чего я пробежал подле него десять шагов.
Он вдруг опять остановился.
- А не могли бы вы мне указать, где здесь всего ближе стоят
извозчики?-прокричал он мне опять.
Скверный крик; скверный голос!
- Извозчики? извозчики всего ближе отсюда... у собора стоят, там всегда
стоят, - и вот я чуть было не повернулся бежать за извозчиком. Я подозреваю,
что он именно этого и ждал от меня. Разумеется, я тотчас же опомнился и
остановился, но движение мое он заметил очень хорошо и следил за мною всЈ с
тою же скверною улыбкой. Тут случилось то, чего я никогда не забуду.
Он вдруг уронил крошечный сак, который держал в своей левой руке.
Впрочем, это был не сак, а какая-то коробочка, или, вернее, какой-то
портфельчик, или еще лучше, ридикюльчик, в роде старинных дамских ридикюлей,
впрочем не знаю, что это было, но знаю только, что я, кажется, бросился его
поднимать.
Я совершенно убежден, что я его не поднял, но первое движение,
сделанное мною, было неоспоримо; скрыть его я уже не мог и покраснел как
дурак. Хитрец тотчас же извлек из обстоятельства всЈ, что ему можно было
извлечь.
- Не беспокойтесь, я сам, - очаровательно проговорил он, то-есть когда
уже вполне заметил, что я не подниму ему ридикюль, поднял его, как будто
предупреждая меня, кивнул еще раз головой и отправился своею дорогой,
оставив меня в дураках. Было всЈ равно как бы я сам поднял. Минут с пять я •
считал себя вполне и навеки опозоренным; но подойдя к дому Степана
Трофимовича, я вдруг расхохотался. Встреча показалась мне так забавною, что
я немедленно решил потешить рассказом Степана Трофимовича и изобразить ему
всю сцену даже в лицах.
III.
Но на этот раз, к удивлению моему, я застал его в чрезвычайной
перемене. Он, правда, с какою-то жадностию набросился на меня только что я
вошел, и стал меня слушать, но с таким растерянным видом, что сначала видимо
не понимал моих слов. Но только что я произнес имя Кармазинова, он
совершенно вдруг вышел из себя. |